Конечно, все еще надо проверить. Довольно действовать очертя голову. Хватит с него! Он возьмет себя в руки. Он отбросит эмоции. Он все выяснит точно, не упустит ни единой детали, припомнит малейшие подробности и вдоль и поперек изучит каждое обстоятельство.
Чтобы убедиться, что был неправ, — чудовищно неправ! — и повеситься на первом же попавшемся суку. Другого выхода не будет.
Может быть, стоило уточнить у деда или бабушки про Риту?
Может быть, стоило забить на все и умчаться за тридевять земель, на необитаемый остров?
Может быть, стоило подняться на второй этаж, в коммунальный неуют, прижать к груди стриженую макушку, прошептать, что это было лишь скверное недоразумение, что он виноват и готов понести наказание, что ему худо без нее. Может быть, ничего не надо выяснять, а?
«Ты же собирался не обращать внимания на эмоции! Да и с чего вдруг ты поверил ей? Факты остаются фактами, разве не так? Конечно, возникли новые обстоятельства, их надо учесть, но не более того. Рита, наверняка, изображала невесту просто из вредности. Почувствовала себя отвергнутой, вот и решила насолить, запудрив мозги твоей семье».
Почему одну он оправдывает, а другой не дает шанса?
На первую ему плевать. А что делать со второй, неизвестно. Любое маломальское сомнение в ней сведет его в могилу. Или все, или ничего. Только все или ничего.
Он тронул машину с места.
— Чай? Кофе? — предложила Женька, растерянно озираясь.
Бабушка устроилась в кресле, величественно распрямив плечи.
Виктор Прокопьевич остался стоять у двери, будто преграждая путь к возможному бегству.
Данька забрался на подоконник и, болтая ногами, сообщил:
— Мне чай. Если у тебя есть варенье из крыжовника. А если нет, тогда я попью компота.
— Компота нет. И варенья нет.
— Тогда давай читать книжку про Карлика Зуба.
— Носа, — поправила она машинально.
— Ну да, папа мне сто раз уже говорил, а все забываю, голова садовая!
Данька самокритично похлопал себя по лбу. Дед прыснул, отошел от двери и с опаской присел на шаткий стул.
— Ты бы, старый, пока вещи перенес в машину, — распорядилась Ирина Федоровна.
И кивнула на Женькины пакеты. То есть, уже не Женькины, получается.
Ей вдруг стало грустно. Стало быть, они приехали за шмотками? Они за шмотками, он за бумагами, эта семейка начинала ее раздражать.
— Иди, иди, — поторопила бабушка дедушку.
Тот ловко сгреб пакеты в кучу и двинулся исполнять. Какое взаимопонимание, а! Любо-дорого просто!
— Одевайся, — сказала Ирина Федоровна, когда дверь за ее мужем закрылась.
