Она вот и то держит себя в руках. Женька даже горделиво хмыкнула от этой неожиданной мысли.
Молодец, сказала бы мама.
Кому ты врешь, сказал бы папа.
— Значит, нечаянно? — придвинулся к ней вплотную Илья. — Как в аэропорту? Или как с клумбой, о которую ты случайно споткнулась? Просто рок какой-то! Я вот только одного не понимаю, зачем ты так долго ждала, а?
Ведь риск-то какой! А если бы мне они раньше понадобились?
Что за чушь он несет?
— Я не понимаю, — снова сказала Женя.
— Сколько тебе заплатили? Я дам вдвое больше. Завтра к двум часам документы должны быть у меня.
— Слушай, иди ты к черту! — взорвалась она и отпихнула его, ткнувшись кулачками в грудь под безупречным твидовым пиджаком.
Илья схватил ее запястья.
— Я уже там был!
— Ну и оставался бы! — выплюнула Женька, прожигая взглядом дырку у него на лбу.
— Хватит! Быстро бумаги сюда, — отрывисто приказал он.
— Тебе лечиться надо, понял?
Она вырвала руки и потрясла ими в воздухе, шипя, словно кошка, от боли. Илья не хотел смотреть но все-таки посмотрел. На коже, вокруг запястий, остались красные следы от его пальцев.
Это только начало, подумал он упрямо, возненавидев себя.
— Прости, пожалуйста, — усевшись на кровать, сказал он и огляделся.
Увиденное совершенно не вписывалось в его подозрения. Или это очередная подстава, чтобы сбивать с толку простофиль, вроде него?
— Что-то скудная у тебя обстановочка, — насмешливо заметил он.
Кроме язвительности у него в запасе ничего не осталось. Ни уверенности, ни злобной решимости. Даже ярость, не помещающаяся в груди, еще минуту назад застилавшая глаза, унялась вдруг, и он почувствовал себя бессильным.
— Что, подельники мало платят?
— У меня нет подельников, — изможденно проговорила Женя.
— А… Одна работаешь? Импровизация, надо сказать, у тебя получилась шикарная!
Женька обхватила руками голову и стала раскачиваться, будто ванька-встанька, назад и вперед, назад и вперед.
— Молчишь? — усмехнулся Илья, судорожно прикидывая, что делать дальше.
— Уходи, пожалуйста, а?
— Верни бумаги, и я тут же уйду.
Вряд ли, обжигающе пронеслось в голове.
Куда ты уйдешь? В свою жизнь, от которой остались жалкие обломки? В дом, где теперь каждый шорох напоминает о ней? В работу, будь она проклята?!
Ну да, если бы не работа, разве случилось бы то, что случилось?
А что, собственно? Это можно было назвать предательством, но предают близких, а он ей чужой, — никто! — так что несправедливо считать, будто она сунула ему нож в спину. Она просто делала свою работу, вот и все. Она оказалась воровкой, что ж, есть профессии и похуже. Это ее проблемы, верно?
