— До семи, — ответил матрос и крикнул: — Кто на прогулку, садимся быстрее!
Я посмотрела на часы. Было уже четверть десятого. Значит…
— Один-ноль, — победно заявил внутренний голос и умолк. Вот почему он то подталкивал меня, то удерживал, то советовал не отдаляться от причала… Чтобы я переправилась в Строгино на катере, которого нет…
Я пошла по берегу, колеблясь — сворачивать сейчас и идти мимо Викиного дома или все-таки по противоположной стороне. Комаров как-то показал мне ее большой бело-голубой дом, когда мы проезжали мимо. И теперь, каждый раз проходя рядом с этим домом, я невольно думаю: а что она сейчас делает? Пьет кофе, или читает, или, может быть, смотрит в окно и видит, как я иду мимо ее дома, задрав голову и вглядываясь в окна?
— Это я купил дополнительную переправу, — сказал вдруг кто-то позади меня. — Не так уж и дорого стоило…
Я оглянулась на ходу. Крепкий светловолосый мужчина пытался пристроиться со мной в шаг.
— И вам пригодилось, верно? — продолжал он. — Вы быстро идете… Нельзя с вами познакомиться?
Я промолчала, продолжая идти, не останавливаясь и не глядя на него. Он еще пару раз настойчиво повторил свой вопрос, после чего я с искренним сожалением ответила:
— Нельзя, — и прибавила шагу.
Я шла и думала: как удивительно — я так небрежно одета, на лице ни грамма краски и тоска о Комарове, а вот надо же — кто-то бежит сзади и пытается со мной познакомиться. Еще удивительнее, что я с этой своей тоской хожу вот уже который месяц и ничего поделать с ней не могу. Не могу даже познакомиться с симпатичным светловолосым человеком, так не похожим на обманщика Комарова.
* * *
У мамы я просидела около часа, наблюдая, как она готовит ужин брату. Послушала рассказы брата, только что вернувшегося с отдыха, о далеких странах, где живут красивые, смуглолицые девушки с раскосыми глазами, понимающие мужчин с полувзгляда, причем так, как они даже сами себя не понимают. Потом я выпила чаю и ушла.
Я опять поколебалась — не сделать ли крюк и не пройти ли мимо Викиного дома. И опять решила, что не надо. Вдруг Комаров увидит меня и решит, что я слежу за ним. А мне-то просто казалось, что однажды я буду идти по улице и рядом затормозит машина с номером «772». Откроется широкая серебристая дверь с сильно затененным стеклом, и чуть глуховатый голос, от которого замирает сердце и пересыхает в горле, произнесет:
— Я очень перед тобой виноват. Садись. Я все понял. Я люблю тебя.
Не ехать же мне за этим в Текстильщики — там уж точно у меня никаких дел нет, кроме как ждать, когда проедет машина с номером «772»…
