Визит Центрального телевидения по времени совпал с приемом у мэра. Мэр принимал «Алка-Зельцер». Глава края мудро растворил вожделенную таблетку в пиве. Народная якутская смекалка подсказывала ему, что хоть одно из двух средств да должно сработать. В дверь пролезла коротко стриженная голова секретаря:
— К вам из Москвы!
От эпохальной новости вроде бы полагалось возбудиться. Но мэру было плохо. После вчерашнего фуршета в третьем бараке леспромхоза мозги потрескивали где-то в глубине черепа, позади красных опухших глаз. Крупная дрожь била мягкое начальственное тело, а желудок с сердцем камлали предсмертный обряд. В таком состоянии незваный гость хуже тухлого оленя. Мэр грозно замахал веками и категорично прошептал:
— Пусть ждут.
Секретари вообще существа загадочные. Они будто сделаны из других исходных материалов. Во всяком случае, броня личной преданности шефу делает их практически непроницаемыми для человеческих эмоций. Секретарь-якут был похож на сфинкса. По монолитности и невозмутимости. Если бы в свое время в Испании так понимали лозунг «Но пасаран», фашизм умер бы, как тореадор под быком. Съемочная группа не прошла. Москвичи, орали и льстили, плакали и шли на приступ. С тем же успехом можно было склонять к сожительству памятник Некрасову.
Штурм длился час. На четыре талантливых монолога телевизионщиков был дан один, гениальный по смыслу и краткости, ответ: «Не положено!». Наконец репортер развел руками и удрученно сказал, обращаясь к равнодушному потрескавшемуся потолку:
— Ну что ему надо, этому церберу?!
— Три сотни,-быстро и лаконично ответил секретарь.
Съемочная группа переглянулась.
— Рублей? — с затаенной надеждой прошептал режиссер.
Якут подумал и с видимым сожалением кивнул. Чем дальше от Москвы, тем дешевле власть.
Среда обитания мэра Глухоманска носила ностальгический отпечаток прошлого века. Зеленое сукно и настенные портреты перемежались с рогами, висевшими на стенах. В таком интерьере даже похмелье выглядело солидно. Бокал подходил к концу. Мэр немного оттаял душой и перестал мелко трястись объемистым брюшком. Вторжение Центрального телевидения в свою жизнь он принял смиренно. Тем более что полторы сотни из трех полагались ему.
Гости ввалились вместе с багажом, разом заполнив кабинет. От них стало шумно и неспокойно. По столичной привычке они заговорили с порога и все одновременно. Громко и много. На вчерашнем фуршете закусывали медвежьим салом, поэтому у мэра противно ныла печень. Ему казалось, что москвичи сладострастно тыкают бойкими словами прямо в нее.
