Около двери с надписью на табличке «Екатерина Марковна Ивушкина» издергавшийся Летягин заплакал. Правда, шутник Красноглаз заставлял его иногда хохотать.
Из-за двери послышался осторожный голос:
– Кто здесь плачет и смеется?
– Летягин, – сказал Летягин. – Вы меня еще помните, Екатерина Марковна? Я от вас сбежал. Теперь извиниться хочу.
– Такое даже при большом желании не забыть. А взятку давать не станете?
Летягин машинально пошарил в карманах.
– Вам рад бы, да нечем. Я иссяк в смысле денег.
– Верю, – отозвалась женщина.
Дверь отворилась. Она стояла в простом ситцевом халатике, на шее и руках проглядывались заповедные жилки.
«Открыла дверь, хотя живет одна – значит, зов по-прежнему инициализирует валентность», – прикинул Резон.
«Это вам не прокуратура, где плотность населения – один мент на один метр», – заболтал Красноглаз.
– Взятку, похоже, вам действительно уже не собрать, – оглядев печальный вид Летягина, сказала Екатерина Марковна, – почему бы нам не попить чая, – и, пропуская визитера вперед, добавила: – Я знаю, Летягин, у вас есть агрессивные комплексы. Но они не ваши, не врожденные.
«Унизить хочет», – оскорбился Красноглаз.
– Откуда вы знаете? – спросил Летягин.
– У вас бывает выражение лица словно от какого-то другого человека, но глаза прямо кричат: «Я не тот».
Трогая физиономию, Летягин последовал за беспечно лепечущей женщиной своей новой бесшумной походкой.
– А я, кстати, и без звонка почувствовала, что кто-то за дверью стоит. Я всегда это чувствую. Бывает даже, маются за дверью и не звонят. Страшновато немножко. Однажды я не выдержала, открыла – а там огромная псина.
– Екатерина Марковна, вы ее в следующий раз шваброй или ведром. А лучше даже не подходите к двери, просто повесьте снаружи табличку «Трибунал. Предлагаем всем желающим высшую меру наказания».
Летягин мысленно добавил: «И мне-то пуще всего открывать нельзя, стрелять надо было с порога».
