«Какое ханжество! Упражнение в псевдоморали на краю пропасти. Не завтра, но через неделю наступит полное истощение. Действительно, Летягин, на людях вам уже сейчас появляться нельзя, никакой эстетики не осталось», – горя благородным негодованием, заявил Резон.
«Дети плакать будут, а взрослые рвать фонтаном», – уточнил Красноглаз.
«Молчать!» – Летягин пнул гнусавого, который уже начал принимать обычный свой вид, и двинулся наугад. Все шансы упали и это было ясно. Пиджак выглядел подобно плавникам большой гордой рыбы, брюки напоминали несобравшуюся по причине скрытых дефектов скатерть-самобранку, а в желудке по-прежнему царила холодная пустота. Хотелось плакать. Но Летягин заставил себя разозлиться и почувствовал, как мужские желваки заиграли на его лице. Он произнес первую решительную побудную речь Летягина.
– Могу я пить и выжимать кровь не хуже вашего. Особенно в нынешней тревожной ситуации. Только надо знать у кого. Не хочу быть страдальцем за человечество, не хочу оборонять пустыню. Быть неизвестным плохим – куда ни шло, но неизвестным хорошим – глупо. Почему я должен мучиться? Я, проникающий в другое измерение, где от человека остается лишь дымящаяся в воздухе кровь...
– Господин товарищ хозяин, – уважительно сказал Резон, – вернемся в родное жилище.
– Темнота – друг, – добавил Красноглаз. – Отомстим Дубиловой, она как раз должна возвращаться с рынка.
– И пойду, – тряхнул нечесаной головой Летягин, – у меня ведь теперь гипноз есть, что мне стоит Дубилову завертеть.
– Берите глубже, Георгий, не гипноз, а ЗОВ. Вы моментально пробуждаете в объекте воздействия симпатию, жалость или доверие. Если уж объект совсем деревянный, то хотя бы насылаете дремоту, – вежливо объяснил Резон.
– А как твоя рожа неумытая пришлась по вкусу милашке из прокуратуры, – подбодрил Красноглаз. – Я ж заметил, она за тобой три этажа скакала, пока каблучок не сломался. Все помочь хотела. Я едва не прослезился – люблю красивые сценки. Хотя, конечно, давно знаю им цену.
Летягин тонко рассчитал место своей засады. Так, чтобы из дома не было заметно, но и чтобы Дубилова не просвистела мимо, как «фанера над Парижем».
Едва Летягин закончил свои расчеты, появилась она – крепко ступая по земле и еще более крепко сжимая две авоськи с законной добычей.
– Позвольте я вам сумочку поднесу, – со склоненной набок головенкой и услужливой улыбочкой возник перед ней Летягин. Он слегка облизывался и сглатывал слюну.
