Она не думала, чтобы муж о чем-то таком подозревал. Разве вы не можете представить, говорила она, какая это была пытка – видеть перед глазами эти сцены, притворяясь в то же время, что находишься на вершине блаженства? И разве не правда, что продление такого брака причинило бы мужу великое зло?
Она объясняла свое нежелание признаться во всем этом раньше тем, что не хотела показаться в чем-то обвиняющей своего мужа. И была непоколебимо уверена, что никакой его вины не было. Он был нежен, терпелив и искусен; она любила все интимные ласки, ведущие к соитию; точнее – любила до тех пор, пока знание о неизбежности галлюцинаций не заставило ее ненавидеть даже прелюдию к акту. Впрочем, сказала она, его поведение в постели не могло играть никакой роли, – она уверена, что галлюцинации возникали только как предупреждение о том, что ей ни в коем случае нельзя понести ребенка, как она уже говорила мне раньше. Даже прерванные половые акты содержат элемент риска.
В Гастайне она примирилась со своей бездетностью, почему к ней и вернулось здоровье. Она чувствовала себя способной сублимировать свои желания и потребности; но в венском зловонии они опять начали ее мучить, и поэтому ее симптомы возобновились.
Вряд ли теперь можно не согласиться, сухо сказала она в заключение, что блаженство, описанное в ее дневнике, никак нельзя соотнести с ее собственным браком; «автобиографическими» были только катастрофы. Она заметила также, что если в ком-либо и намеревалась изобразить своего мужа, так это в немце-адвокате, которому она дала имя Фогель26. Я выразил недоумение, и фрау Анна сказала, что сама не знает, почему представила его в таком черном цвете, и готова на все, чтобы это исправить. Да, ее муж и его родственники порой выражали умеренно-антисемитские взгляды; но реже и не столь явно, как большинство других ее знакомых. Между ними никогда не было никаких неприятностей – по той простой причине, что она не чувствовала необходимости рассказывать мужу об этом незначительном аспекте своего происхождения27. Ее очень огорчала злобная карикатура на превосходного молодого человека. Я заверил ее, что это совершенно понятно: она вынуждена была причинить ему страдание, что для нее самой было очень болезненным; за эту-то боль она ему и мстила.
Вскоре после того, как вскрылись сексуальные проблемы, с которыми ей пришлось столкнуться во время своего замужества, мне удалось вызвать из ее прошлого еще одно неприятное воспоминание. Я дал ей ознакомиться с опубликованной незадолго до этого историей болезни
