— Так что вы насчет этого думаете, сержант Фастнот? — осведомился Деметер.
Фастнот глотнул виски, прежде чем ответить.
— Я думаю, что ситуация в корне изменилась.
— А что заставило вас прийти к такому выводу, сержант Фастнот? — Деметер смахнул капельки виски с усиков.
— Ваш приятель Огден.
— Мой приятель Огден, — мягко повторил Деметер. — Меня тоже интересует, что случилось с моим приятелем Огденом. Когда я впервые встретился с ним пятнадцать лет назад, на уме у него было только одно — показать всем фотографии дочери-малютки. А как серьезно относился он к обязанностям полицейского! Я часто ставил его себе в пример. Хотелось бы знать, что он почувствовал, впервые испытав вкус легких денег. Когда тебе вменено в обязанность следить за нравственностью, деньги эти лежат вокруг пачками. Только наклонись и возьми. Протяни руку, и к ней прилипнет сотня. А к Рождеству, я полагаю, пара лишних сотен ой как не помешает. Особенно если у тебя жена и маленькая дочь. Наверное, именно перед Рождеством старина Огден протянул руку. Как по-вашему, Сент-Ив?
— Он — преступник, — ответил я. — Преступник, готовый на убийство ради половины от двухсот пятидесяти тысяч долларов.
— Таков ваш приговор, Сент-Ив?
— Я лишь повторяю то, что слышал от него.
— Вас потрясли его слова, может, даже немного удивили?
— Нет, — я покачал головой. — Не сказал бы...
— Почему нет, Сент-Ив? Почему вы не вознегодовали? Почему не заложили его? Почему не пошли к его начальнику и не сказали: «Между прочим, у вас служит некий Огден. Боюсь, он ступил на ложный путь, который может привести его к беде»?
Я выудил из пачки сигарету, закурил.
— Сколько вы платите за ваши костюмы, лейтенант?
— Максимум семьдесят пять долларов — это за тот, в котором хожу к мессе.
— А вы, сержант Фастнот?
Сержант чуть улыбнулся.
— Однажды заплатил сто двадцать пять, но дело было до свадьбы.
— Огден платил за свои никак не меньше трехсот долларов. Ездил он на «линкольн-континентале». Играл в покер по-крупному и даже не кривился, спуская за вечер пятьсот долларов. Жил в квартире, обошедшейся ему по меньшей мере в восемьдесят тысяч. Я знал обо всем этом, хотя виделся с Огденом не более десяти раз в год и только за столиком для покера. Но если об этом знал я, почему оставались в неведении люди, под началом которых он служил, или те, что работали с ним плечом к плечу? А если так, почему я должен негодовать? И кому, по-вашему, я должен был высказать свои претензии? Его непосредственному начальнику? Насколько мне известно, он стриг двадцать пять центов с каждого доллара, полученного Огденом.
