В вестибюле был только Чарли. Ночной коридорный куда-то сгинул, а ларьки, табачный и газетный, закрывались ровно в шесть.
— Ты наверх? — спросил Огден.
— Да, пожалуй. Или ты хочешь пригласить меня в участок?
— Нет, хочу убедиться, что ты доберешься до номера в целости и сохранности.
— И на это ты тратишь часть своего выходного?
— Совершенно верно. А тебя интересует, на что я потратил другую часть?
— На что?
— Я ходил на похороны Фрэнка Спиллейси. Ты знал Фрэнка, — в тоне его не чувствовалось вопроса.
— Нет, не имел чести.
— Странно. А я думал, знал. Ты мог бы написать о нем в своей колонке. Он относится к тем людям, что вечно балансируют на острие. А знаешь, как он умер?
— Как?
— Ему воткнули нож в горло, и он изошел кровью.
В его конторе в Никерсон-Билдинг на Парк-авеню. Он продавал простакам участки в пустыне. А кроме основного занятия, у него было и побочное. Знаешь какое?
— Нет. — Я с нетерпением ждал кабины лифта, чтобы улизнуть от Огдена.
— Держал справочное бюро. Ты понимаешь, если кто-то что-то хотел, Фрэнк сводил его с людьми, которые могли это сделать. Многие из тех, что не могли воспользоваться официальными каналами, пользовались его услугами.
— Интересная личность этот Фрэнк. — Я вновь нажал кнопку вызова.
— Хорошие похороны. Собралось много народу. Так говоришь, ты его не знал?
— Нет.
— Это забавно.
— Почему?
— Он тебя знал. В отделе убийств мне сказали, что у него нашли на тебя полное досье.
— Я занимаюсь необычным делом. Может, потому он и составил это досье.
— Возможно. Но парни из отдела убийств нашли еще кое-что интересное в его ежедневнике, который лежал на столе. Туда он записывал все намеченные встречи.
— И что же они нашли?
— Твою фамилию. Похоже, он ждал тебя к четырем часам в тот день, когда его убили. То есть вчера. Но в отделе убийств не придали особого значения этой записи. Согласно результатам вскрытия, Фрэнк умер задолго до четырех часов дня.
Более я не выдержал.
— Чего ты хочешь, Огден? Говори прямо.
Он оглядел пустой вестибюль, наклонился ко мне, постучал пальцем по лацкану моего пиджака.
— Я хочу войти в дело.
— Места для тебя нет.
— Позаботься о том, чтобы оно появилось.
— Это невозможно.
— Двести пятьдесят тысяч — большие деньги.
— Мне не нравятся тюрьмы.
— Какие еще тюрьмы? Ты обменяешь деньги на щит, музей будет счастлив. Но возьмешь меня с собой. А второй обмен произведу я сам. Денежки приплывут к нам, мы их поделим поровну. Кто будет возражать?
— Воры. Им это не понравится.
