В чем причина изменения отношения тигра к человеку? Мощно предположить, что те немногие, оставшиеся в живых к пятидесятым годам, потому и уцелели, что именно они из сотен своих сородичей четко усвоили, что человек опасен и, если хочешь жить, благоразумней всячески избегать стычек с ним. Эта черта поведения постепенно закреплялась и генетически передавалась потомству, став теперь отличительной особенностью всего амурского подвида. Стало быть, рассуждения Аки не так наивны, как кажется на первый взгляд.
После чая старик вкрадчиво спросил меня, дружески подмигнув:
- Ай бё?
Это выражение мне было знакомо и перевода не требовало.
- Анчи, анчи. Элэ! - твердо ответил я, зная, что если стариков вовремя не остановить, то они будут бражничать до утра, а днем стонать от головной боли.
Докурив еще раз, охотники опять принялись за мясо. Ахи ел, облизываясь, сочно причмокивая, обсасывая каждую косточку, но обиженный на меня, бурчал:
- Не мог чушка убивай. Секач деревом пахни.
Мне не хотелось спорить. Я радовался замечательным трофеям - клыкам. Позже с помощью мелкой ножовки я распилил с обеих сторон гнезда, в которых они сидели, и, вынув их, измерил по наружному изгибу. Тридцать сантиметров! Настоящие бивни!
Но стариков терзали совсем другие мысли. Лукса, уже изучивший мой характер, начал издалека.
- Слыхал, на севере якуты огненный гриб жуют. С собой носят в кожаном мешочке.
- Какой такой гриб? - изумился Ахи.
- Мухомор сушеный. Не всякий. Серый, кажется, годятся. Захотел веселиться - пожевал. Говорят, лучше водки - голова утром не болит.
- О, шибко хорош гриб!
- Вот ты, Ахи, - продолжал Лукса, - кабана ругаешь, а зря. Хороший кабан. Такого большого кабаньего сердца я еще не видел. Ты, Ахи, наверно, тоже не видел?
- Чего так говори? - запальчиво возразил старик, но Лукса успел перебить его:
- Очень большой кабан. Давай, Камиль, выпьем за самого большого хорского кабана, - и с чувством поднял пустую кружку. Ахи, так и не поняв трюк сотоварища, насуплено сопел:
- Чего большой? Много больше гляди.
- Ох, и хитрый шеф у меня, - засмеялся я, уступая.
- Хитрецы в стойбище спят, а дураки в лесу сидят, - довольно хихикнул Лукса.
Ахи, оценив, наконец, ситуацию, преобразился, нетерпеливо заерзал и, что-то пробурчав набитым ртом, стал искать глазами свою кружку:
- Твоя молодец, Камиль! Асаса! - примиряюще сказал он, вылив свою долю. Беда, как хорошо. Дай, однако, табачку, моя кончался.
