«Слуга безмолвствовал». Нет, точнее – «торжественно молчал».
– Ну и что он сказал, Фигаро?
– Настаивает, чтобы вы приняли его сегодня. Он приедет к вам в полдень
– Хорошо Принеси.
«Слуга молча вышел и тотчас вернулся с двумя шпагами и ящиком с пистолетами. Бомарше взял шпагу, поиграл – поласкал рукоять...»
Монолог Бомарше:
«Клинок повидал виды. Когда-то я проколол им соблазнителя сестры, а десять лет назад уложил им наемного убийцу – его подослал адвокатишка Бергас. Негодяй сначала оболгал меня, потом хотел убить. На пустынной улочке убийца поджидал меня. Я даже не увидел его лица, только услышал выстрел. Промах! И мой ловкий выпад – вот так! – и мерзавец схватился за живот. Он смешно висел на шпаге – как на вертеле... или нет, как бабочка на иголке в моей коллекции. Я убил его первым же выпадом».
«Слуга все так же молча стоял в дверях».
– Еще чашечку кофе, Фигаро. Так сказать, на прощанье с утром. (Не сказал – «с последним».) У тебя что-то еще?
– Приходил человек, которому вы заказали новый ошейник для Разины. Спрашивал, что писать на ошейнике.
– Запиши: «Меня зовут мадам Розина. Я принадлежу...» Нет «Мне принадлежит гражданин Бомарше. Мы живем на бульваре»... Не очень... Может, к вечеру придумаю получше. Сгинь!
«Молчаливый негодяй удалился, должно быть, усмехаясь».
Бомарше подошел к зеркалу. В зеркале – портрет финала: шестьдесят семь лет, тучный, с поредевшими волосами, подбородок висит, как сумка у кенгуру, и эти глаза навыкате... На днях в Трианоне на аукционе он долго рассматривал автопортрет старого Рембрандта. Художник рисовал себя и зорко глядел в зеркало – и те же мысли посещали, видно, и его. Они обменялись усмешками через столетия... Те же глаза, выпадающие из орбит, слезящиеся, и те же мешки под глазами, та же сумка кенгуру вместо подбородка. Овал лица... Обвал лица. И тот же покорный вопрос в глазах: зачем была вся эта бессмысленность? И рядом, как банальный ответ, продавался его набросок прелестная головка служанки, любовницы Рембрандта. Радостная, торжествующая молодая плоть...
И сейчас продолжается его вчерашний разговор с покойным господином Рембрандтом. Ибо сегодня в майское утро Бомарше проснулся счастливым (как, должно быть, был счастливым господин Рембрандт, когда юная служанка покидала его постель). От Бомарше только что ушла она. И всю ночь была прежняя битва губ и стон смерти. Смерти желания… Изгиб спины... ее содрогание... Тайна женской спины, в изгибе которой прячется твоя смерть и завтрашнее наслаждение ее молодого тела… когда твоя плоть уже станет травой. Женская голова на подушке, эта непреходящая радость для размеренной жизни господина Рембрандта»
