Они снова замолчали, наблюдая, как последние лучи озаряют склоны, прислушиваясь к шуму падающей воды. Госпожа Окара встала.
— Прошу вас, брат, не нарушайте свои планы. Я быстро замерзаю и поэтому должна идти домой. Но, прошу вас, я могу идти без сопровождения.
Несмотря на сказанное, Суйюн проводил даму по каменистой тропке, а дольше она пошла одна. Вскоре фигура художницы исчезла из виду.
Суйюн вернулся к водопаду и сел на камень, на котором сидела госпожа Окара. Уже почти совсем стемнело, и появились первые звезды. В памяти все время возникали слова, сказанные художницей, неожиданное прикосновение госпожи Кицуры и снова слова госпожи Окары, будто на другом языке. Он думал о госпоже Нисиме, о том, как мечтал о ней в пустыне, представлял себя в ее объятиях, как Просветленный владыка в объятиях своей суженой. В Гензи Горг есть скульптура, изображающая этот эпизод.
Все эти воспоминания будили в душе монаха разные чувства. Снова вспомнились слова госпожи Окары. Глупо посвящать всю жизнь одной-единственной цели, но если такой выбор сделан, то ограничивать свою жизнь привычками — ужасное безрассудство.
Теперь водопад скрылся в темноте, но шум воды напоминал о том, что госпожа Окара открыла ему свою душу, свою готовность восхищаться красотой.
«Она исследует природу иллюзии, — говорил себе Суйюн, — вот ее цель. А моя цель — отрицание иллюзии, но какова природа того, что я отрицаю? Госпожа Окара открывает душу навстречу миру, а я закрываю. Кто может знать об этом больше? Ботахара признает не отрицание, но познание, как сказала госпожа Окара, познание внутреннего и доступного созерцанию».
Все эти мысли и голоса смутили его ум. Монах сделал несколько дыхательных упражнений и стал нараспев читать молитву, затем погрузился в созерцание, стараясь изгнать голоса и сосредоточиться на словах своих учителей.
Это была привычка, выработанная жизнью.
Накануне утром в канале утонул слуга. Его не могли найти целый день. Маленький сампан, который он одолжил у кого-то, был найден среди обломков в водовороте у моста, которым редко пользовались. Никто не знал, как случилось несчастье, но было известно, что парень не умел плавать.
Генерал Яку Катта был удивлен эффектом, который произвела на него смерть слуги. Юноша по имени Инага не занимал какой-то должности в доме хозяина, он просто был хорошим слугой. И все-таки смерть витала повсюду в доме.
Яку сидел в одиночестве в своей каюте и размышлял о том, почему он так отреагировал на смерть слуги. Река плавно катила воды, напоминая обо всех стихах, где течение воды сравнивалось с течением жизни. Крики рыбаков нарушали покой и казались оскорблением траура. Конечно, официально генерал не был в трауре — по слугам траур не носят, — но в душе Яку Катта горевал, и это его расстраивало. Ведь он солдат, а значит, должен быть привычен к смерти.
