— Энтони, что это?
Он по-прежнему ничего не говорил, но взял ее за руку и повел в дом. В полутемном коридоре он резко прижал ее к стене и поцеловал почти свирепо, обнимая так, словно хотел задушить. Она глотнула воздух и в изумлении уставилась на него. Даже в темноте Трейси разглядела слезы на его глазах, когда он хрипло произнес:
— Ты победила, Трейси.
Внезапно пол ушел у нее из-под ног, и Энтони уже нес ее через гостиную в спальню.
— Энтони, я не хотела обидеть тебя, — почти прорыдала она.
Не отвечая, он внес ее в комнату и почти закрыл дверь. Опустил девушку на кровать. А потом поглотил ее. По-другому было не сказать. Трейси пугала та сила и напор, с которыми она столкнулась, но она знала, что по-другому невозможно преодолеть разделяющую их ужасную, мучительную пустоту.
Он быстро снял одежду сначала с нее, потом с себя. Накрыл ее обнаженное тело своим, слегка раздвинув ей ноги и уткнувшись лицом в ее обнаженную грудь. Она остро ощущала все — и легкую шероховатость его щеки, прижимавшейся к ее груди, и особую, жесткую мужественность его тела. Его рот накрыл одну из ее грудей, и Трейси чуть не сошла с ума.
— Энтони… — простонала она.
— Молчи, — прошептал он, приникая к ее губам обжигающим поцелуем.
Тогда она поняла, что он отчаянно, обезумев от страсти и боли, пытается сказать ей что-то своим телом — то, что не может выразить словами. И он говорил это красноречиво. Она не стала сопротивляться, когда он просунул под нее руки, когда его сильные бедра раздвинули ее стройные гладкие ноги. Проникновение оказалось по-мужски безжалостным, оно несло боль, которая чудесным образом исцеляла. Он рвался внутрь ее, пока они не соединились полностью.
— О, Энтони, — простонала она. Он напрягся.
— Я делаю тебе больно.
Она не могла отрицать этого, но сказала ему:
— Мне будет гораздо больнее, если ты уйдешь.
— Милая, — выдохнул он, поцелуями осушая ее слезы. — Обхвати меня ногами, дорогая.
Трейси так и сделала, и он обезумел, сильно притягивая ее к себе и дыша прерывисто, словно страдая.
— Прости меня, родная, но я не могу остановиться.
Она хотела сказать ему, что ей нечего прощать. Она не хотела, чтобы он останавливался. Но ее мысли смешались, когда он стал двигаться исступленно, словно стремясь достичь самой глубины ее существа и оставить там печать своей любви. Его движения становились все сильнее и быстрее, а она ощутила, что делается мягче, тает. Никогда еще Трейси не испытывала ничего прекраснее, ничего интимнее, ничего более освобождающего. Он достиг самого пика и замер внутри ее. Они стали одним целым, и пришел покой.
