Я снова киваю, ожидая, что будет дальше. Это «дальше» выражается в том, что мне подносят пачку «Филипп Морис».
— Курите?
Я киваю в третий раз, беру сигарету, закуриваю, хватаясь на всякий случай за угол письменного стола.
— Садитесь!
Я опускаюсь на стул. Седоволосый тоже садится, но не в кресло, а на край стола, глубоко затягивается и снова пристально смотрит на меня своими бесцветными глазами. Он весь какой-то бесцветный, будто облинялый от частого умывания: брови цвета соломы, бледные, почти белые губы, светло-серые глаза.
— Превратности судьбы, да?
По-болгарски он говорит правильно, но с сильным акцентом.
— То есть? — настороженно спрашиваю я.
— То есть рвались на свободу, а угодили в тюрьму! — отвечает мужчина в сером и неожиданно разражается смехом, слишком звонким для такого бесцветного человека.
— Нечто в этом роде, — бормочу я, впадая в приятный транс от никотинового тумана.
— Наша жизнь, господин Бобев, сплошная цепь превратностей, — назидательно произносит седоволосый, обрывая смех.
Я молча курю, все еще пребывая в никотиновом трансе.
— Значит, все дело в том, чтобы суметь дождаться очередной превратности, которая может оказаться приятнее настоящей.
Рассуждения человека банальны, но не лишены логики, и я не вижу оснований прерывать его. Похоже, однако, что он рассчитывает вовлечь меня в разговор.
— А могли бы вы спокойно и откровенно рассказать мне о превратностях вашей жизни попросту, как своему другу?..
— Опять? — Я бросаю на него страдальческий взгляд.
Седоволосый вскидывает бесцветные брови, словно его удивляет подобная реакция. От этого мое раздражение усиливается.
— Послушайте, господин Дуглас, вы говорите о превратностях, но тут дело совсем не в них, а в самом обычном тупоумии. Эти глупцы, которые в течение полугода по три раза в день вызывают меня на допрос, не могут взять в толк, что я не агент болгарской разведки. Я выложил им все как на духу, но эти идиоты…
— Ш-ш-ш! — заговорщически останавливает меня человек в сером и, приложив палец к губам, осторожно оглядывается, словно видит притаившегося за стеной слухача.
— Плевать мне на них! — раздраженно кричу я. — Пусть себе слушают, если хотят! Пускай знают, что они идиоты…
— Да-а-а… — неопределенно тянет полковник. — А как вы отнесетесь к тому, если мы продолжим разговор в более подходящей обстоновке? В более уютной, где вы могли бы успокоиться и прийти в себя…
— Я уже не верю в чудеса, — произношу я равнодушно. — Ни во что больше не верю.
