Скверно и другое. По ходу занятий день ото дня мне становится все яснее, что учение мое близится к концу. Пока что мы вращаемся в области теории. Но еще в Болгарии я слышал немало историй, подобных моей, и знаю, что очень скоро на смену Гаррису явится Дуглас или кто-нибудь другой и предложит мне конкретный план операции, который я должен буду не только выучить назубок, но и выполнять на практике.
Единственная моя утеха в эти дни напряженного ожидания — Франсуаз. Мое предположение, что после первой физической близости наступит безразличие или досада, не оправдалось. Может быть, потому, что, как это редко случается, в самом деле очень редко, Франсуаз оказалась женщиной именно в моем вкусе. Мне хочется сказать, что у нее нет ничего общего с теми, о которых говорят «сладкая женщинка». Сладкое всегда в конце концов, а порой и в самом начале начинает горчить. Вы ищите холодный освежающий напиток, а получается липкий сироп нежностей и воркования. С Франсуаз подобные нежности не грозят. После нашей первой бессонной ночи, проведенной в опьянении, она ограничилась тем, что сказала мне сквозь полуоткрытую дверь ванной комнаты:
— Ты оказался ужасно изнурительным, первобытным любовником. Хорошо, что не все мужчины похожи на тебя.
Ее нежности и в дальнейшем мало чем отличались от этой, что все же лучше, чем если бы она повисла у меня на шее и заныла: «Миленький, скажи, как ты меня любишь!» Особенно если учесть, что рост у нее метр семьдесят два и соответствующий этому вес.
Франсуаз обычно приходила под вечер. Программа ее визитов постоянно была одна и та же — умеренное питье, умеренная закуска, самодеятельный ужин и любовь без лишних разговоров. Другой, менее подозрительный человек, вероятно, решил бы на моем месте, что женщина прочно и надежно привязалась к нему. Я же придерживался того мнения, что мы вот-вот услышим друг от друга нечто такое, чего мы всячески стараемся не произносить и что не имеет ничего общего с отношениями двух полов.
Но вот в один прекрасный день господин Гаррис сообщил мне, что на этом наши занятия заканчиваются, и безучастным голосом пожелал мне успеха в их практическом применении.
Вечером, когда мы с Франсуаз, сидя, как обычно, под оранжевым навесом, употребили привычные дозы алкоголя и обменялись колкими любезностями, я решил, что пора заговорить. Первым всегда вынужден говорить более слабый. Таково правило игры, и тут уж ничего не поделаешь — не я его придумал.
