Господин Никто | страница 13
— Криптография находит применение в самых различных областях. А пока что мы с вами займемся так называемым шифром. Надеюсь, что хоть это слово вам знакомо…
Господин Гаррис, видимо, заметил наконец что я со своими мыслями слишком далек от проблем шифра, потому что он многозначительно кашлянул и сказал уже другим тоном:
— Послушайте, господин Бобев, материал, который нам с вами предстоит пройти, довольно серьезный, да и время наше очень ограничено… Поэтому я прошу быть возможно внимательней. Если у вас есть какие-то свои заботы, то об этом вы мне скажете позже.
Господин Гаррис открывает портфель, достает несколько исписанных листов бумаги, затем сменяет темные очки на прозрачные, бросает взгляд на рукопись и протягивает мне листок.
— Что вы тут видите?
На листке бумаги несколько цифр, написанных через равные интервалы: 85862 70113 48931 66187 34212 42883 76662 18984…
— Вижу числа, — неохотно отвечаю я.
— Пятизначные числа, — уточняет мистер Гаррис. — Эти пятизначные числа представляют собой зашифрованный текст. Перед вами шифрограмма, которой советская разведка предупредила Сталина о предстоящем нападении гитлеровских армий. Соответствующим образом расшифрованные, эти числа означают: «Дора директору через Тейлора. Гитлер окончательно определил 22 июня как день „Д“ атаки против Советского Союза…»
Я снова разглядываю цифры на листке бумаги, но они кажутся мне слишком невинными и банальными, чтоб таить в себе столь драматический смысл.
— В наше время большинство разведок использует для шифровки пятизначные числа, — продолжает свою лекцию господин Гаррис. — Но каждая разведка шифрует и дешифрует тексты с помощью специального секретного ключа. Впрочем, вам самому предстоит овладеть уменьем выполнять обе эти операции при помощи определенного ключа. Разумеется, мы начнем с чего-нибудь простого…
Шесть часов вечера. Я лежу в полном изнеможении, с распухшей головой в холле на кушетке и тупо смотрю в белый потолок. В сущности, белый потолок для меня вовсе не белый — он сплошь усыпан пятизначными числами, которые со сводящим с ума упорством мельтешат у меня перед глазами. Чтобы прогнать их, я опускаю веки, но они и под веками продолжают свой пляс на красном фоне. Два часа занятий до обеда и четыре после обеда — этого оказалось вполне достаточно, чтоб вдохнуть в меня ненависть ко всем видам пятизначных чисел.
Где-то там звонят, но я не обращаю внимания, потому что ждать мне некого, по крайней мере до завтрашнего утра, когда снова явится господин Гаррис со своим зловещим портфелем. Дверь холла открывается, слышатся шаги по ковру, и чуть ли не над самой моей головой звучит мягкий женский голос: