Серый «опель» появляется в поле зрения и исчезает. Белеву, как видно, опять стало жарко. Опять он в яркой клетчатой рубашке.
Я оставляю на столике монеты соответственно выпитому кофе и немного спустя снова сажусь за руль. Особенно не нажимая на газ, еду по шоссе, освещенному фонарями, — их нездоровый желтый свет навевает чувство мировой скорби. Устало гляжу на убегающую ленту асфальта и уже без всяких иллюзий жду появление указателя:
ЛОЗАННА
Но, прежде чем появиться указателю, передо мной возникает нечто совсем другое: за одним из поворотов неожиданно образовался затор, а впереди стоящих машин под яркими лучами фар снуют люди, словно ночные насекомые.
Выскочив из «вольво», я тоже отправляюсь туда в роли невинного зеваки. Какой-то старый «ситроен», обгоняя «опель», хотел прижать его к бровке. Но «опель», видимо, не принял правил игры, и «ситроен», вместо того чтобы отстраниться, с ходу врезался в него. Как раз в тот момент, когда я подхожу к месту происшествия, санитары уносят к машине «скорой помощи» лежащего на носилках человека. Человека в яркой клетчатой рубашке с залитым кровью лицом.
— Вы не видели водителя «ситроена»? — недоверчиво спрашивает полицейский, увенчанный белой каской мотоциклиста.
— Что вы, как я мог его видеть? — отвечает молодой человек с темными косматыми бакенбардами — по всей вероятности, непосредственный свидетель несчастного случая. — Когда я подъехал, в «ситроене» никого не было.
— Так нахально врезаться… — восклицает какая-то пожилая женщина. — Ведь это же преднамеренное убийство!
— Убийство или самоубийство, не твое дело! — одергивает ее супруг и торопливо уводит к выстроившимся на дороге машинам. — Для этого существует полиция.
Полиция в самом деле налицо, так что все идет своим чередом Место происшествия огораживается, поток скопившихся машин направлен в объезд, и я, уже сидя за рулем «вольво», проезжаю мимо разбившихся в лепешку автомашин и устремляюсь к Лозанне.
Сделав остановку перед вокзалом, я захожу в бар отеля «Терминюс». Совершенно машинально заказываю бифштекс, даже не соображая, что сейчас вряд ли смогу есть. В эту минуту Белев, наверно, корчится в агонии, если агония не осталась для него позади. И здесь замысел, с такой тщательностью выношенный, полностью и окончательно провалился.
Строго говоря, сейчас все мое внимание должно быть сосредоточено именно на этом. Но в отличие от моего приятеля Любо я так до сих пор и не привык смотреть на вещи сугубо профессионально. И как я ни стараюсь начать с главного и закончить тем, что в данный момент является для меня главным, моя мысль то и дело ускользает к человеку в клетчатой рубашке, распростертому на носилках, с залитым кровью лицом.
