— Ну как?! — торжествующе спросил Троппауэр.
— Просто не нахожу слов… Удивительно! Как ты, со своим гением, еще здесь, а не в Швеции на вручении Нобелевской премии!…
— Что в наши дни поэт может ждать от современников? — с горьким смирением вопросил Троппауэр и провел пятерней по редким, но длинным прядям. — Так тебе понравилось?
— Колоссально! Только последние две строки, как бы тебе сказать…
— Да-да!… Ты прав, — с воодушевлением согласился поэт, — ты видишь самую суть! Я тоже чувствовал, что и этой части настроение уже не то, надо бы там кончить, где я остаюсь один во Вселенной, словно одинокая звезда…
Он вытащил чернильный карандаш, послюнявил его и тут же вычеркнул две последние строки.
— Теперь идет третья песня, она немного длинная, но по своим достоинствам превосходит две первые.
— Что значит длинная, если речь идет о произведении Троппауэра! Читай, или я разделаюсь с тобой! Неблагодарный!
Двор в спешке пересекли два офицера. В форте царила суматоха. После обеда в прачечной взорвалась ручная граната, и из бывших там солдат лишь один остался в живых, тяжело раненный. Все в волнении ждали следственную комиссию из штаба полка. Однако пришла телефонограмма, что комиссия прибудет только утром, а до тех пор велено охранять место происшествия и ничего там не трогать.
Любопытных тут же отогнали от прачечной, и лейтенант громогласно приказал:
— Фельдфебель Латуре!
— Qui, mon comandant.
— До приезда комиссии поставьте у прачечной караул! Чтобы все оставалось в том же положении, что и сейчас! Внутрь никого не пускать!
…Голубь как раз дошел в своих размышлениях до того, что к чертям собачьим все эти тайны. Никогда уже он не научится находить в них удовольствие. А Троппауэр как раз дошел до строчки «если дрогнет земля и проклятие грянет с Небес…».
И оно грянуло!
— Троппауэр, бестолочь, восьмигорбый верблюд, это еще что за…
Словом, из уст фельдфебеля Латуре грянули такие проклятья, что земля воистину содрогнулась, и даже будь его утверждения правдивыми лишь наполовину, и этого было бы достаточно, чтобы самые дальние представители рода Троппауэров от стыда провалились сквозь землю.
Поверженный в прах поэт поплелся ужинать, унося свои бумажки и всклокоченную голову. Голубь застыл как вкопанный. Латуре поглаживал усы и не сводил с него глаз. Рубцы от ранений на его лице побагровели.
— Рядовой!
— Oui, mon chef.
Фельдфебель выдержал многозначительную паузу.
— В прачечной лежит восемь трупов, вернее говоря, то, что от них осталось. Я вас назначаю до утра в караул. Через пять минут в полном походном снаряжении явитесь в караульное помещение.
