Он выражал протест то по-голландски, то по-английски, но его все-таки стащили в трюм и приковали к цепи вместе с несколькими африканцами, языка которых он не понимал. Сперва он думал, что никто из окружающих не понимает его, но несколько часов спустя к нему спустился матрос и спросил его:
— Вы говорите по-английски?
— Да, — отвечал Ганс, — я голландский фермер. По какому праву вы взяли меня в плен и держите в неволе?
— Капитан заплатил за вас деньги. Если вы дадите ему больше, он отпустит вас, в противном случае вы останетесь здесь.
— У меня нет с собой денег, — ответил Ганс. — Если бы он послал кого-нибудь вместе со мной в Наталь, я достал бы много денег, гораздо больше, чем он заплатил за меня.
— Капитан и не подумает отправиться или посылать кого-нибудь в Наталь. Там часто встречаются английские корабли, вооруженные пушками. Поэтому ему незачем туда идти, гораздо проще продать вас в Америке.
Сообщив эту неприятную новость, матрос ушел, и Ганс остался один.
На рассвете третьего дня якорь был поднят, и корабль, пользуясь попутным ветром, тронулся в путь вдоль южного берега, но все же на некотором расстоянии от него.
Гансу до сих пор не случалось быть не только в море, но даже и на корабле; в довершение к страданиям от духоты он скоро почувствовал приступы морской болезни.
Он лежал пластом, не будучи в состоянии сделать даже малейшее движение, чтобы найти более удобное положение для усталых членов.
В течение трех дней и ночей корабль двигался в южном направлении. За это время Ганс привык к качке, превозмог морскую болезнь и стал даже подумывать о бегстве.
Он давно решил, что смерть гораздо лучше, чем вечное рабство. Он много думал о своем положении, наконец пришел к заключению, что единственным возможным способом освобождения является бунт невольников. Если бы удалось освободиться от цепей и как-то осуществить задуманное, пленники, безусловно, одержали бы победу. Как выполнить это, Ганс пока еще не представлял себе; но ему казалось, что, если спустить все паруса и стоять на одном месте, то в конце концов мимо них пройдет какой-нибудь корабль, заметит и подаст помощь.
На четвертый день по движению корабля Ганс понял, что на море произошла какая-то перемена. Вместо того, чтобы плыть вперед, немного вздрагивая, корабль стал нырять, подпрыгивать. Кроме того, на палубе началась суета и беготня; ветер рвал снасти, заглушал своим ревом стоны и крики невольников. Тяжелые волны ударялись в борт маленького корабля и рассыпались каскадом брызг и пены, вода попадала даже в трюм. Ночь тянулась бесконечно.
