В этом не было ничего удивительного. Но что поразило наших путешественников, так это способ, каким эти дровосеки отправляли дрова к подножию горы. Проехав два или три поворота, образуемых тропинкой сбоку скалы, они были поражены шумом, подобным треску сталкивающихся с камнями и ломающихся палок. Шум этот, казалось, шел сверху и, взглянув в этом направлении, путники увидели довольно большое количество каких-то предметов круглой формы, катящихся с огромной скоростью. Эти предметы оказались вязанками дров; они катились и спускались с такой быстротой, что если бы наши путники оказались на их пути, то им трудно было бы увернуться от этой лавины.
Только они поделились друг с другом этим соображением и благословили свою счастливую звезду, предохранившую их от такой беды, как сверху снова спустили целый поток дров, и на этот раз он очевидно катился прямо на них. Нельзя было угадать, в какую сторону уклониться, чтобы спастись — кинуться вперед или отступить назад; поэтому путники с молчаливым опасением ждали, чем все это кончится. К счастью, их ожидание продолжалось недолго: едва минула секунда — и бесформенная масса, подпрыгивая, с быстротой молнии и с грохотом прокатилась как раз мимо них, причем сила ее была такова, что если бы хоть одна из вязанок задела мула или лошадь, то неминуемо столкнула бы с горы и животное и его всадника.
Охотники продолжали свой путь, снова поздравляя себя с тем, что отделались одним страхом, но каков был их испуг, когда они в третий раз увидели точно такую же опасность. Вот снова мчится дровяная масса, а за нею с треском катятся и сталкиваются круглые бревна. Новый поток миновал их, как и два первых, по счастливой случайности никого не задев и на этот раз.
Таким образом все четверо, здоровые и невредимые, достигли вершины горы, что не помешало Пушкину излить свой гнев на дровосеков, по счастью, ничего не понявших из его брани. Но его сторону принял проводник, который подвергался такой же опасности и потому был сердит не менее гренадера: он с многоречивостью беарнца прочел им целую проповедь, которую пересыпал проклятиями и кончил угрозой подвергнуть их всей строгости закона.
Но так как дровосеки, несколько ошеломленные этим неожиданным вмешательством, слушали его молча и с полным добродушием, то он, наконец, успокоился, и вся кавалькада вновь пустилась в путь. Однако Пушкин не мог удалиться, не показав кулак неосторожным дровосекам и не пустив в их адрес хорошенького русского словечка, которое не подлежит переводу.
