— С чего это вы взяли, господин майор?
Шредер почувствовал его испуг и усмехнулся.
— Не отпирайся. Похоже, именно она сдала нас русским… Откуда ты ее знаешь?
Головин помолчал немного, обдумывая, что сказать.
— Мы с нею когда-то дружили.
Шредер ощутил в словах парня ностальгию.
— Ты ее любил?
— Да, наверное.
— А она тебя?
— Думаю, тоже, — неохотно ответил Головин, которому совсем не хотелось обсуждать такую сугубо личную тему с немцем.
— Скажи, Головин, почему ты служишь нам? — Шредер посмотрел на него. — Только не говори, что ты ярый и убежденный противник большевиков. Я повидал много таких, как ты. Все они говорили о своей ненависти к Советской власти, только вот на самом деле причина крылась не в убеждениях. У каждого была своя обида, за которую им очень хотелось отомстить. Одни обижались на то, что большевики отобрали состояние у родителей, сделав их нищими. Другие не вылезали из тюрем. Третьи спасали свою шкуру от смерти в наших концлагерях. Четвертых отвергали девушки, и им хотелось иметь власть над людьми. И все… Что толкнуло тебя на этот шаг?
Он почувствовал, как Головин ушел в себя еще глубже, пытаясь избежать ответа. Видимо, он своими словами попал точно в цель.
А Головину просто было неприятно вспоминать то, что постоянно грызло его душу, выматывало, изводило, не давая покоя. Но воспоминания сами собой всплывали из той глубины, куда их пытался прятать этот молчаливый и замкнутый парень…
Послышался шум подъезжающей машины. Отец выглянул в окно и стал быстро одеваться.
Через некоторое время в дверь забарабанили. Практически полностью одетый отец открыл, и в дом ворвались какие-то люди в штатском.
— Головин Иван Андреевич? Вы арестованы.
— Могу я узнать за что?
Отец был спокоен и невозмутим, словно то, что говорили эти люди, его не касалось.
— Вы обвиняетесь в антисоветской деятельности.
Может быть, они ждали, что он начнет возражать, кричать, что это — ошибка, что он ни в чем не виноват. Но отец ничего не сказал, только кивнул в ответ на эти слова.
— Могу я попрощаться с сыном?
— Можете. Только быстро.
Отец подошел к печи, на которой он спал, и тихо позвал:
— Сынок!
Он давно уже бодрствовал, прислушиваясь к разговору, поэтому быстро спустился и встал перед ним. Отец обнял его и поцеловал в лоб.
— Васька, я ухожу. Наверное, навсегда…
— Что случилось, батя?
— Случилось страшное. Меня обвиняют в антисоветской деятельности. Но, сынок, хочу, чтобы ты знал… Я никогда не был врагом Советской власти и не делал ничего против нее! То, что сейчас происходит, — поклеп на твоего отца!
