Но только не в это одеяло с квадратным штампиком.
За окном сверкало солнце, но в палату оно не попадало.
С улицы доносились голоса птиц, но мне они казались записанными на магнитофон.
Я принесла из дома уже почти все игрушки, но эта комната с желтыми стенами и особым запахом все-таки никак не походила на уютную детскую спальню.
Именно в больницах дети впервые знакомятся с одиночеством. Поэтому, вырастая, они забывают своих друзей и врагов, дни рождения и каникулы. Но они всегда помнят о том, что лежали в больнице.
Я отказалась от Кипра. Хорошо, что билеты не эконом-класса, — они бы пропали. Скупой платит дважды.
Я села в машину в отвратительном настроении. Мне было невероятно жалко Артема. Взрослые, когда они лежат в больнице, успокаивают себя тем, что делают это ради прекрасного здорового будущего. Ради чего маялся в больнице мой сын, он не понимал.
Меня мучил один вопрос: связывает ли Артем свое положение с тем, что я вовремя не отнеслась серьезно к его жалобам? Не вызвала врача, вместо того чтобы идти спать? Думать об этом было слишком тяжело.
Я отправилась к Антону.
В больнице мне дали целый список лекарств, которых у них не было. ЦКБ называется. Что тогда говорить про обычные районные? Страшно представить.
Я остановилась около первой попавшейся аптеки. На Брестской.
Купила лекарства. Заодно влажные салфетки в больницу, какие-то леденцы.
Открывая машину, пожалела, что не купила гематоген. В детстве я его очень любила, может, Артему тоже бы понравилось?
Я резко обернулась, и это могло меня спасти.
Прямо передо мной оказался небритый мужчина в черной шапочке. Я уперлась ему в грудь.
Но не спасло. Я увидела руку, которая стремительно приближалась к моему лицу.
Боль вонзилась в меня, и она была такой сильной, что я даже не почувствовала страха, когда чьи-то руки подхватили меня и я оказалась на заднем сиденье своей машины.
Я попыталась за что-то ухватиться, но сильные удары, уже ногами, затолкали меня в пол, между сиденьями, и я, как будто глядя на себя со стороны, на секунду удивилась, что смогла там уместиться.
Казалось, что еще мгновение назад я была на безопасном тротуаре, но машина уже мчалась, я лежала под чьими-то ногами, и тут только я поняла, почему темно: на голове было что-то, что закрывало мне глаза.
Я пошевелилась, чтобы избавиться от этого, но тотчас же получила пинок ногой. Боли не почувствовала: то ли от страха, то ли пинок был слабым.
Они говорили не по-русски. Я не понимала ни слова.
