— А тебе не кажется, что это дело касается только меня и моей матери?
— Этот вопрос затрагивает честь семьи, — твердо сказала Милисент. — Отец и я — вот твоя семья.
Она снова пробарабанила ногтями по подлокотнику, тщательно подбирая слова.
— Филипп — мой единственный сын. Его счастье, его благо были для меня основной заботой. А ты — его единственная дочь, — с неподдельной любовью в глазах она протянула руку и взяла Келси за кончики пальцев. — Я желаю тебе только добра, Кел.
Сомневаться в этом не приходилось. Как бы ни раздражали ее порой строгие принципы, которых придерживалась Милисент Байден, Келси знала, что она ее любит.
— Я знаю, бабушка. Знаю и не хочу с тобой ссориться.
— Как и я с тобой. — Милисент с довольным видом потрепала Келси по руке. — Ты была хорошей дочерью, и никто, кто знает Филиппа и тебя, не сомневается в том, как крепко вы привязаны друг к другу. Я уверена, ты не сделаешь ничего, что могло бы причинить ему боль. Дай мне это письмо, и я позабочусь обо всем вместо тебя. Тебе не нужно будет ни встречаться с ней, ни влезать в этот скандал.
— Но я уже встречалась с ней. Я ездила к ней сегодня утром.
— Ты… — рука Милисент чуть заметно дрогнула и снова легла спокойно. — Ты виделась с ней? И ты отправилась туда, ни с кем не посоветовавшись?
— Мне двадцать шесть лет, бабушка. Наоми Чедвик — моя родная мать, и мне нет необходимости советоваться с кем-либо, встречаться мне с ней или нет. Мне очень жаль, если тебе это неприятно, но я поступила так, как считала нужным.
— Так, как тебе захотелось, — поправила Милисент. — Не думая о последствиях.
— Пусть так, если тебе это больше нравится. Только позволю себе напомнить, что, какими бы ни были последствия, касаются они только меня. Мне казалось, ты и отец поймете, что поступить так было с моей стороны вполне естественно. Может быть, вам нелегко с этим мириться, однако я не понимаю, отчего вы так сердитесь.
— Я вовсе не сержусь, — отозвалась Милисент, хотя Келси ясно видела, что ее бабушка в ярости. — Просто я за тебя волнуюсь. Мне не хочется, чтобы ты поддавалась первому же эмоциональному порыву, первому же желанию, которое диктуют тебе чувства. Ты просто не знаешь ее, Келси. Ты не представляешь, какой хитрой и коварной может быть эта женщина.
— Мне известно, что она добивалась права опеки надо мной.
— Она просто хотела побольнее уязвить твоего отца, потому что он смотрел на нее как на пустое место. Ты была для нее просто орудием. Она пила, встречалась с другими мужчинами и щеголяла другими своими пороками в бесстыдной уверенности, что всегда и во всем будет выигрывать. А кончилось все убийством. — Милисент ненадолго замолчала, чтобы набрать в грудь побольше воздуха. При одной мысли о Наоми в груди ее с новой силой вспыхивал костер ненависти.
