Впереди ее ждало новое сражение и еще вся вечность с ее радостями и горестями.
– Скоро? – спросила Каэ у Ниппи.
– Через несколько минут, – ответил он напряженным голосом.
Перстень чуял еще что-то кроме приближения талисмана, но точно описать свои ощущения не мог, а скверный характер мешал ему признаться в своей неосведомленности.
По этой причине выехавшая из редкого перелеска Каэ была более чем просто удивлена неожиданной встречей с отрядом из двух сотен воинов. Возглавлял его высокий и худой человек с мелочно-белыми, коротко остриженными волосами, прямо сидевший на чалом жеребце. Они встретились взглядами, и...
Никогда после Каэтана не могла объяснить, что последовало затем, но никогда не могла забыть этот миг, избавиться от странного, назойливого воспоминания.
А Аджа Экапад, впервые увидевший воочию Великую Кахатанну, внезапно подумал, что вот она – единственная и неповторимая. Жаль только, что они враги и примирение невозможно. Она была рядом, только руку протянуть, и вместе с тем – несказанно далеко, за гранью, за пределами его мира. И маг почувствовал, что ему горько. Правда, он не позволил себе долго размышлять об этом, и все же...
А еще мгновение спустя он оценил ее возможности и признал, что не желает испытывать себя в поединке с Интагейя Сангасойей. Для Аджи Экапада она выглядела несколько иначе, чем для самой себя или друзей-бессмертных.
Бледное лицо в обрамлении черных волос было прекрасным и печальным, рот упрямо сжат, брови немного нахмурены. Оттого, что она сидела в седле, гордо выпрямившись, Каэ казалась своим противникам выше, чем была на самом деле, а ее божественная сущность придавала ей ореол непобедимости и всемогущества.
Доспехи Ур-Шанаби распространяли вокруг неземное сияние – серебристо-белое пламя окружало тонкую фигурку, дракон на шлеме распахнул крылья и угрожающе разинул пасть: Аджа Экапад поклялся бы, что он настоящий. Полыхали клинки, и сверкал алым перстень на правой руке. Она была столь величественной и грозной, что маг невольно отшатнулся и потянул поводья, заставляя своего коня попятиться.
Каэтана сильно бы удивилась, если бы узнала, какой увидели ее двести рыцарей гуахайоки Гейерреда.
Что бы ни происходило, чародей умел мгновенно оценивать обстановку. И, несмотря на смешанные чувства восторга и печали, ненависти и приязни, он решил натравить на богиню своих рыцарей, а самому скрыться в суматохе битвы. И взмахнул рукой, приказывая своим воинам атаковать удивительную всадницу.
