– Мир ко мне иногда не благоволит, а совсем как бы наоборот, – поморщилась Кахатанна. – Эти звуки могут вогнать в гроб кого угодно.
– Интересно, – сказал Змеебог. – В Салмакиде ночью спят вообще-то?
– Иногда, наверное, спят, – рассмеялась Каэ. – Только на мою долю этого счастья не выпало: всякий разбудить норовит.
Бог Смерти видел, что ей и страшно, и тяжело, и печально. Просто не хочет она беспокоить своих друзей и улыбается, хотя это дается ей не без труда. Га-Мавет ощутил внезапный прилив жалости к ней, а потом вспомнил ее растерянное, уставшее лицо с синими тенями под глазами, когда она с ужасом смотрела на него там, в Эламе, сидя возле мертвого Арры, убитого им, и желтоглазому стало вовсе скверно.
– Прости, – шепнул он, сжимая ей руку.
Она поняла его – прав был однорукий бог.
– Ничего, все пройдет.
Гудение приблизилось, и на террасу Храма Истины выбрался сонный Барнаба. Видимо, он пел. Так, по крайней мере, показалось остальным. Но что он делал на самом деле – никто точно не знал.
– Ого, какое собрание, – поднял он правую бровь. – Я так сразу и почувствовал, что непорядок где-то. Много-много проблем, стена мироздания выгибается, ткань трещит и вот-вот порвется. Нужно что-то делать.
Иногда на разноцветного толстяка находил пророческий стих, и тогда его было уже невозможно остановить никакими силами. Каэ наловчилась извлекать для себя пользу из его невнятных сообщений.
– Что у нас на сей раз? – деловито спросил Барнаба, зевая.
Зевал он так сладко, что всем сразу же захотелось отдохнуть, но отдыхать было некогда.
– Мантикора, вскормленная мясом детей, да еще с талисманом Джаганнатхи.
– О! – только и сказал толстяк.
* * *
– Они были здесь? – спросил старик, закутанный в черную шелковую мантию.
В ответ раздалось глухое ворчание, словно проснулся вулкан.
– Думаешь, они хорошо разглядели твое украшение? Да что я! Конечно, разглядели, потому и нападать не стали. Неудобно только без слуг, но потерплю – скоро все будет по-моему.
Он протянул руку и ласково потрепал что-то похожее на колонну, поросшую жесткой грязно-желтой шерстью.
– Потерпи, красавица моя. Она должна прийти, наш господин никогда не ошибается. Она не сможет одолеть тебя, ей это не под силу. Как же все просто!
И лохматое чудовище с женским лицом ответило Змею Могашшину тихим ворчанием.
* * *
Не в первый раз провожал Нингишзида свою богиню в опасный путь. Не в первый раз думал о том, что храм без нее опустеет и оскудеет земля прекрасного Сонандана. Не в первый раз гнал прочь подобные мысли. И все равно привыкнуть не мог.
