Белый пиджак в его туалете элегантно сочетался с ослепительно, если можно так выразиться, черными брюками. Такое впечатление, что он только что сошел с трапа собственной прогулочной яхты.
— Простите, по какому вопросу?
Сама любезность. Интересно, что он запоет через полминуты?
Я вздохнул и полез за удостоверением. Ничего хорошего от последствий этого шага я не ждал, но разведка боем есть разведка боем.
Референт принял книжечку из моих рук, внимательно изучил ее, и на лице его не отразилось ничего. Больше того, мне показалось, что тон его сделался еще любезней.
— Боюсь, Владимир Олегович не сможет вас сейчас принять.
— Вот как? А не смогли бы вы узнать, когда он сможет это сделать?
Он медленно покачал головой:
— Мне жаль огорчать вас, но, боюсь, Владимир Олегович не сможет вас принять ни-ког-да.
Физиономия у него была совершенно непроницаемая, но я взглянул ему прямо в глаза, и до меня наконец дошло, что он надо мной издевается. Тогда я тоже улыбнулся и сказал как можно более задушевно:
— Ты, лакей, холуйская морда, а ну пропусти меня.
Это его проняло. Лицо у него стало одного цвета с пиджаком, но ответить он ничего не успел, потому что дверь за его спиной отворилась, и в приемную вышли трое: красивая крашеная блондинка, маленький потный толстяк и высокий с холеным бульдожьим лицом, которое показалось мне знакомым. Именно к последнему круто повернулся на каблуках референт, из чего я сделал вывод, кто здесь главный.
— Что тут происходит? — насупясь, проворчал бульдог, оглядывая меня с головы до ног.
— Вот, Владимир Олегович... — почтительно подавшись вперед, референт протянул ему мое удостоверение.
Едва генеральный директор взглянул на обложку, лицо его разгладилось. Больше того, Владимир Олегович изволили широко удовлетворенно улыбнуться. И ласково спросить:
— Разве мой юрист не был сегодня утром у вас в редакции? — Я молчал. А генеральный директор продолжал еще ласковее: — Разве он не сказал вашему редактору, что я заставлю его по ложечке сожрать все то дерьмо, которым он обмазал меня в своей газетенке?
Я молчал, ибо задаваемые мне вопросы следовало, безусловно, отнести к разряду риторических. А лицо Владимира Олеговича вдруг из ласкового сделалось холодным и высокомерным.
— Следующая встреча — в народном суде, — произнес он. — А сейчас я вас больше не задерживаю.
Мясистые пальцы генерального директора медленно разжались, и мое редакционное удостоверение с легким стуком упало на вощеный паркет.
