— Да что угодно! — воскликнул я с тщательно, как мне показалось, отмеренной долей патетики. — Человек способен сломать шею на собственной лестнице, свалиться под поезд в метро, попасть под машину, наконец...
Он удрученно покачал головой.
— Вон Миша Слюсарь, мой сосед, попал под машину. И что, помогла ему ваша страховка? От чего она его спасла? От позора? От плевков на его несчастную могилу?
Я внутренне сделал стойку, как гончая перед лисьей норой, но спросил, стараясь не показать своего интереса:
— При чем тут одно к другому? От плевков на могилу мы, конечно, не страхуем. А кстати, какой позор случился с вашим другом?
Хозяин не ответил, только махнул безнадежно рукой и сделал приглашающий жест в комнату.
Я шагнул и остановился на пороге. Она больше походила не на жилье, а на ателье художника. Вернее, ремесленника. В огромных рамах, занимающих почти все оставшееся от рабочего стола и узенькой кушетки пространство, висели на нитках сотни раскрашенных пасхальных яиц разной степени готовности.
— Вот моя страховка, — сообщил он не без гордости. — Я, неверующий еврей Семен Купершток, зарабатываю себе на старость тем, что рисую православные храмы, Деву Марию и распятого Христа. И людям нравится, как я это рисую! Потому что необязательно верить, достаточно знать. Я знаю, что Мадонна прекрасна, иначе какая же это Мадонна?... — Он вдруг опустился на заляпанную краской табуретку, обхватил голову руками и неожиданно горько сказал: — А верить я никому и ни во что не обязан. Откуда мне, например, знать, что вы не мошенник?
Я опешил и промолчал, ибо отвечать мне, собственно говоря, было нечего. В определенном смысле Семен Купершток попал в точку. Но он, оказывается, и не ждал ответа, а как бы разговаривал сам с собой.
— Верить нельзя, надо требовать доказательства, — бормотал он, горестно качая головой. — А я, старый цудрейтер, всю жизнь верил на слово. Ленину, Сталину, Горбачеву, Ельцину... Вот вы скажите, кто-нибудь может застраховать меня от страха? Перед жалкой беспомощной старостью? В «МММ» сказали, что могут. Триста годовых, пятьсот, шестьсот! Я отнес свои деньги туда, и они сгорели синим пламенем. Потом я поверил концерну «Тибет», потом банку «Чара»... После этого я думал, что не поверю никому, даже Господу Богу, если он вздумает открыть свою финансовую компанию. Но тут зашел мой сосед Миша Слюсарь, и я снова купился, как последний потц!
Не вставая с табуретки, Купершток протянул руку и вытащил из-под кушетки груду бумаг. Сверху лежала пачка богато украшенных золотыми вензелями акций, смахивающих на рождественские открытки.
