— А тебе? — И чтобы не дать ему опомниться, стал сыпать вопросы один за другим: — Что обещали? Паяльник? Утюг? Жену изнасиловать? Или что-нибудь новенькое? — Дранов молчал, и я понял, что пора. Спросил, понизив голос: — Ты действительно стер кассету? Или отдал им?
Митя приподнялся на локте, лицо его страшно исказилось, глаза от возмущения вылезли из орбит, рот перекосило так, что свело, кажется, губы. Совершенно взбесившийся лунный глобус. Брызжа в мою сторону слюной, он заорал:
— Пошел отсюда к...
Закончить он не успел, потому что в самый кульминационный момент входная дверь открылась и в квартиру на рысях влетела драновская жена Сима. Швырнув на пороге какие-то сумки, она с ходу завопила:
— Господи, за что мне такое наказание? Через час придет машина, а он валяется на диване! Чемоданы не собраны! В квартире бардак!
Меня она как будто даже не заметила, волной ее напора я был отброшен куда-то в угол комнаты, откуда с интересом наблюдал за происходящим. Сима была худа почти до изможденности, плоскогруда и плоскозада, к тому же вооружена парой очков с толстыми стеклами. Поскольку всей редакции было известно о многолетнем Митином романе с таракановской секретаршей Неллей, оставалось только восхищаться устойчивостью его вкуса.
Сима между тем продолжала надсаживаться, начав к тому же загибать пальцы:
— Я просила убрать в кладовку эти чертовы гири вместе с этой идиотской штангой! Я просила передвинуть шкаф, свернуть ковер и вытрясти его на улице! Я просила отнести горшки с цветами в кухню! Я просила, наконец, снять с антресолей...
Воистину, если Бог хочет наказать человека, он лишает разума его жену. Митенька кидал на нее совершенно неистовые по силе взгляды, но она их не замечала. Я выдвинулся на середину комнаты, и только тут, увидев меня, она замолкла.
— Люмбаго, говоришь? — спросил я, постаравшись вложить в свой вопрос максимум сарказма. — Может, помочь тебе с гирями? Или сам справишься?
Дранов не ответил, с нескрываемой ненавистью глядя на меня из-под пледа. Я выждал еще секунд десять, ничего нового не дождался и вышел вон.
Город млел, как сыр на сковородке. Он плавился, потел, исторгал миазмы, растекался огромной амебой. Жара в десятимиллионном городе — это кошмарная смесь парилки с газовой камерой. Каждый камень источает жар, каждый автомобиль — сизую вонь. Кондиционеры в «жигулях» не предусмотрены. Если открыть окно машины, становится нечем дышать, если закрыть, нечем смотреть: пот заливает глаза. В прохладном холле управления ГАИ я почувствовал заметное облегчение, но лишь в смысле физическом. В моральном плане мне предстояла очередная тягостная беседа с презирающим меня теперь Аржанцевым.
