Я не ошибся: они вылезли из лифта на третьем этаже. Глядя одним глазком в щель, я мог видеть их широкие спины и черные пальто. Эти двое не просто стояли в коридоре – они громоздились в нем.
Потом они бесшумно прошагали по белому ковру и постучали в дверь дяди Эла особым условным стуком. Это и дурак бы понял, едва услышав их: тук, тук-тук-тук, тук.
Дверь тотчас же открылась, и в коридоре показалась голова дяди Эла.
– Ну? – спросила голова. – Разобрались с ним?
Дядя Эл – здоровенный грузный дядя, состоящий на две трети из мускулов, а на оставшуюся треть – из спагетти. У него черные волосы – настолько густые и блестящие, что большинство людей принимает их за парик. Лицо дяди представляет собой обычный набор из рта, глаз, бровей, щек, подбородка и ушей. Все это добро размещено вокруг носа, размерами и формой похожего на клюв орла, грозно нависающий над жалкой двадцатипятицентовой сигарой. Летом, когда он в майке играет на пикниках в мяч, видно, что его мясистые руки, мясистые плечи и мясистая грудь тоже сплошь поросли черными волосами. Не знаю, как насчет его мясистого брюха, но предполагаю, что и оно черным-черно от растительности. Когда дядя сидит в слишком мягком кресле, закинув ногу на ногу, глазам является еще один густо заросший участок местности, простирающийся от черных носков до черных манжет на брюках.
В обычных условиях голос дяди Эла вполне под стать его мясистости и волосатости. Это бас, благодаря которому без дяди не обходится ни один самодеятельный квартет парикмахеров при выездах на вышеупомянутые пикники.
Но сейчас, когда дядюшка спросил: «Разобрались с ним?», голос его звучал по меньшей мере двумя октавами выше. Я впервые в жизни видел своего дядю Эла напуганным.
– Нет еще, – ответил ему один из парней и, в свою очередь, осведомился:
– Не у тебя ли он в квартире?
– Ты что, смеешься? – сказал дядя Эл.
– Не будешь же ты его прикрывать, – подал голос второй убийца. Агриколе это не понравилось бы.
– Меня это дело не касается, – заявил дядя Эл. – Я не хочу в него впутываться, совсем не хочу.
В коридоре торчала только его голова с испуганной физиономией.
Пока я стоял на бетонной лестнице среди желтых стен, прижавшись лбом к краю двери, и, моргая, смотрел на узкую вертикальную полоску коридора, до меня начало кое-что доходить. Там, в Канарси, когда эти парни подвалили ко мне, я первым делом решил позвонить дядюшке Элу, единственному знакомому мне члену организации. Я тогда был слишком встревожен и напуган, чтобы понять, почему он так говорит со мной по телефону. Я просто думал, что дядя Эл не расположен к беседе. И теперь, когда я отчаянно ломился к нему в дверь, мне в голову пришла та же мысль. Наши отношения всегда были немного натянутыми, и мы оба испытывали определенную неловкость, общаясь друг с другом. Так почему на этот раз должно быть иначе?
