Дом Гордона в Кемптон-парке – место вполне здоровое, но за воротами, кроме трехполосного шоссе, таких же домов и полей, ничего не было. Дети не играли на улице: это было мертвое место. Большую часть времени я просиживал дома или играл в саду с Ким. Меня это устраивало: в доме тоже было, что посмотреть.
Гордон жил один со своей черной экономкой; то, что он один занимал дом таких размеров, казалось причудой. Может быть, он хотел показать миру, каких успехов он добился, по крайней мере в сфере материального благосостояния. Его личная жизнь в Республике складывалась не так гладко. У него была жена, но она давно покинула Гордона, после чего он уничтожил все, что напоминало о ней. Ее имя не упоминалось, и разговоры на эту тему были запрещены. Рассказами о том, как Гордон убил свою жену и похоронил в поле, я пугал Ким до смерти. Это было вполне правдоподобно судя по тому, как он выглядел. Я сразу раскусил его – настоящий Стрэнг: полное ебанько.
Однажды я нагнал на Ким такого страху, что ее переклинило не на шутку, и она проболталась маме, за что я получил хорошую трепку. Помню, как Вет говорила, отхаживая меня ремнем:
– Выпороть тебя надо хотя бы потому, что если узнает отец, то наказывать тебя будет он, и вот тогда-то тебе непоздоровится.
Чистая правда. Ким была отцовской любимицей, дразнить ее означало подвергаться постоянной опасности навлечь на себя его гнев. Наказание было вполне терпимым, и я принял его с чувством облегчения, признав правоту маминых слов. Она и в самом деле оказывала мне услугу, и я чувствовал, что порет она меня без души; но, к сожалению, сделать больно она умела, так что остановилась она только, когда из носа у меня хлынула кровь. Уши у меня гудели еще несколько дней, но я и не думал обижаться на маму или Ким. Все было как-то легче, счастливее. Хорошие были времена.
В то время я ни хрена не рубил в политике, но даже тогда я скоро сообразил, что дядя Гордон, как я назвал бы его сейчас, закоренелый расист крайне правых убеждений. Он жил в Южной Африке уже 15 лет. Свою историю он рассказывал любому, кто был готов слушать (за этот год я прослушал ее, без преувеличения, десятки раз). Так вот он и двое его друзей сидели в кафе «Юбилей» в Грантоне и думали, чем же им в этой жизни заняться. Они обсуждали возможность эмиграции в Канаду, Австралию и Южную Африку и решили, что каждый выберет себе страну. Гордон предпочел ЮАР. Они договорились сообщить о себе в то же кафе «Юбилей» через десять лет, но те двое так и не объявились. Да и кафе уже закрыли. – Дурные мы были, – заканчивал Гордон, – но это была наша лучшая выходка.
