В Лондоне Молотов ощутил внутреннее нежелание Черчилля приступить к решающим операциям на континенте в текущем году.
На этом этапе Черчилль старался закрыть глаза на порождаемые им опасности. Он прятал свои опасения за энтузиазмом в плане фантастических проектов, которыми он пытался прикрыть бездействие на решающем участке — во Франции (операции в Северной Норвегии, высадка двух дивизий неподалеку от германских аэродромов). Генералы, сидевшие за столом, понимали сложности британской дипломатии в свете отказа открыть второй фронт. Один из них, (а именно, Брук) заявил на штабном совещании 1 июня 1942 г., что, «если дела пойдут очень плохо для русских, необходимо предпринять отчаянную авантюру — быструю высадку десанта во Франции, которая могла бы продлиться неделю или две, с тем, чтобы отвлечь силы немцев». Черчилль и его генералы внимательно слушали представителей военной разведки, которые предупредили 1 июня, что между августом и сентябрем 1942 г. на Восточном фронте возможен резкий поворот к худшему для союзников.
Основным способом помощи истекающему в приволжских степях союзнику стали массированные бомбардировки Германии. 30 мая 1942 г. британские военно-воздушные силы впервые совершили налет силою более 1 тысячи бомбардировщиков. Но в ходе операций британской бомбардировочной авиации против Германии пришлось убедиться, что удары с воздуха не всемогущи. Техника бомбометания была еще таковой, что бомбы падали на расстоянии многих километров от цели. К тому же многие бомбардировщики становились жертвой германских истребителей, и полеты пришлось перенести на ночное время — что опять же не способствовало точности попадания. Только две трети бомбардировщиков находили свои цели, и из них лишь одна треть бросала бомбы в радиусе ближе пяти миль. Это означало, что бомбометание не явилось достаточно эффективным методом борьбы.
В Вашингтон Молотов прибыл 29 мая 1942 г. далеко не в лучшем настроении —советские войска терпели поражение в Крыму и под Харьковом. Советская сторона не могла не испытывать неудовлетворения по поводу затяжек в американских военных поставках. Возвратившаяся из поездки Элеонора Рузвельт, как она пишет, с самого начала ощутила симпатию к Молотову: «Он был открытым, теплым человеком». Обслуживающий ужин для Молотова, Рузвельта и Гопкинса слуга президента Алонцо Филдс вспоминает, что Молотов выглядел «как умная сова… Однажды во время разговора его глаза начали бросать вокруг себя молнии и он, словно лиса, начал готовиться к прыжку». Столь нужный и ценимый Рузвельтом персональный контакт установить оказалось непросто. Первая официальная встреча, на которой присутствовали посол Литвинов, госсекретарь Хэлл, Гопкинс и два переводчика, была далекой от сердечности. Главная идея Молотова была очевидна: четкое определение даты открытия второго фронта в Европе.
