Когда Форестер принялся изучать план огромного центрального комплекса, дабы выяснить, где находятся секции реле, подлежащие замене, Уайт забрал у него пожелтевшие бумаги Мэнсфилда и отдал их сидящему в соседней комнате Эшу Оверстриту. Закутанный в шерстяное одеяло ясновидец взял бумаги и замер, глядя куда-то сквозь стены пещеры. Через несколько секунд он прошептал:
— Я вижу центральный комплекс. Его не закрыли защитным куполом, как тот второй, куда гуманоиды переносят новые машины, — старик опустил глаза на план аппарата. — Вот здесь находится старая лаборатория Мэнсфилда, в которую мы посылали Джейн за чертежами.
Указательный палец Оверстрита остановился в определенной точке.
— А здесь, позади лаборатории, расположены секции реле, сделанные самим Мэнсфилдом для управления первым гуманоидом ручной сборки. Потом он создал остальных, а они постоянно добавляли все новые и новые секции. Но самые первые секции все еще находятся здесь.
Тусклые глаза Оверстрита за толстыми линзами очков казались огромными. Палец его медленно двигался по потрепанному листу бумаги.
— Я вижу номера комнат, написанные Мэнсфилдом. Первые три секции отвечают за информацию об Основной Директиве. Следующие две — номер четыре и номер пять — ответственны за её выполнение. Вот здесь-то Мэнсфилд и ошибся. Он создал эту программу для гуманоидов из-за панического страха перед возможной войной и ложного убеждения в том, что людей необходимо защитить от самих себя — даже против их воли. Именно эти две секции вам и предстоит заменить.
Погребенный в каменной пещере, не имея возможности наблюдать смену дня и ночи, Форестер утратил счет времени. К тому же Уайту удалось одержать победу над сном — он не мог позволить себе тратить драгоценное время попусту. Форестеру так и не удалось понять, каким образом работает механизм его постоянного бодрствования. Иногда груз неимоверной усталости просто валил его с ног — но, следуя методике Уайта, доктор вскоре обретал подобие бьющей через край жизненной энергии великана. Да у него и не было никакого желания тратить на сон немногое оставшееся в их распоряжении время.
Руки Форестера покрылись волдырями и ожогами от постоянного соприкосновения с горячим металлом. Глаза невыносимо болели от долгих часов, во время которых доктор напрягал зрение, чтобы разглядеть мельчайшие детали реле. Травмированное колено ныло от сырости и холода пещеры. Но, несмотря на это, Форестер продолжал работать до тех пор, пока усталость не начинала отступать. Удивительно — даже застарелое несварение желудка больше не беспокоило доктора, и он мог наслаждаться вкусом любимых блюд без всяких неприятных последствий.
