Я пытаюсь засмеяться, но вижу тревогу в ее глазах.
- Вот так, - говорю я. - Он одновременно и злодей, и жертва. Этот малый - персонаж из мелодрамы. Но он способен погубить нас. Одним словом, его надо срочно обуздать.
- Каким образом?
Милая моя Иэочка! Смотрит мне в рот точно так же, как этот мерзкий Шамбон. Надо думать, я неплохо говорю.
- Как? Да очень просто. Слушай меня внимательно. Мы с ним сочиним две-три полные угроз анонимки по адресу Фромана, а ты эти анонимки найдешь, разбирая бумаги в кабинете мужа.
- Ничего не понимаю.
- Все просто. Ты их покажешь Шамбону, и при этом будешь выглядеть, как и полагается, взволнованной. Еще бы! Фроману угрожали. Вот почему он застрелился... Но если шантажировали его, то почему бы теперь не шантажировать его семью? И ты воскликнешь: "Марсель, вы ведь тоже в опасности". Он немедленно включится в игру. Скажет покорно: "Ну конечно, и мне угрожают. Кто-то звонит по телефону. Только какое мне дело? Чего ради я стану защищаться? Я слишком мало дорожу жизнью". А ты ответишь: "Гадкий вы человек! Будто вы не знаете, что вас любят!"
Мы хохочем - привыкли дурачиться, как дети. Правда, Иза быстро спохватывается.
- Если я это произнесу, разве его удержишь!
- Да не в этом дело! Ну, конечно, он с ума сойдет от радости. Выглядеть жертвой в глазах любимой женщины какова роль! Ну, а если в этот самый момент, желая дать понять, что ты нежно заботишься о нем, ты посоветуешь ему держаться некоторое время подальше, например, уехать в Гавр, он не посмеет отказаться.
- А если откажется?
- Если откажется?
Я открываю глаза. Я один. Ну разумеется, он откажется. Я хорошо рассчитал. План готов. С такими, как он, нечего церемониться...
Затея с анонимками пришлась Шамбону по душе. Ему никогда не приходилось их писать, и он мысленно наслаждался такой возможностью. Без малейшего риска обретаешь власть, а такое может разжечь сладострастие мученика и мучителя одновременно.
Я вновь возымел над ним влияние. Такой простой способ прослыть героем в глазах Изы - едва ли не гениальный. Роль убийцы он сыграл также недурно. Однако пришлось бы признать, что он был всего лишь подручным палача. Его помощником. Чуть ли не слугой. Зато теперь! Быть тем, кого выслеживают, в кого целятся. Ему приходилось читать в газетах признания убийц. Само собой, никто не помышляет о том, чтобы не сводить с него глаз, писать заметки о его привычках, выбирать наиболее удобный для убийства момент. Но можно сделать так, словно... Можно сыграть. Как только я подам ему сигнал, он влезет в шкуру персонажа, жизнь которого висит на волоске. Естественно, если бы Иза проявила к нему хотя бы какой-то интерес, он не стал бы подставлять себя под пулю. Был бы осторожен. О, какие волнующие мгновения его ждут! Какие разговоры с глазу на глаз! Я убежден, он помышляет о самых изысканных эмоциях, что не мешает ему соразмерять все трудности затеянного. Я знавал раньше таких трусливых хвастунов, которые без конца выдвигали возражения, прежде чем действовать. Иза! Почему бы ей не могла прийти в голову мысль привести в порядок бумаги покойного? И почему бы эта идея не пришла так поздно? Что она надеялась найти? И почему?
