Мультииспарйтель открыл огонь.
Из квадратного жерла вырвался столб раскаленной массы и в мгновение ока испарил с ближайших мишеней мясо и жир, которые, закипев, поднялись над горсткой развалившихся дымящихся костей в виде грязного пара. Люди в задних рядах вспыхнули, как факелы. Те, кто попытался спастись бегством, обратились в пылающих мотыльков.
Это происшествие сыграло роль отвлекающего маневра, и Россомахам удалось незаметно подобраться к боковым границам арены.
Подъездная дорога спиралью уходила вниз.
* * *
Внизу дежурили трое охранников, вооруженных фламерами. Благодаря своему шелковому камуфляжу Россомахи выиграли несколько бесценных секунд и, подлетев к солдатам, в одно мгновенье перерезали им глотки, так, что те не успели не то что выстрелить, но даже вскрикнуть.
Далее в подземелье, освещенное редкими лампами, вела разветвленная сеть дорог. На расстоянии замаячили неясные человеческие фигуры. Десантники обнаружили неподалку дыру, куда можно было засунуть тела убитых.
Тут же в стене они увидели другое отверстие, забранное рамой с густой сетью из стальной проволоки, запечатанное магическими восковыми гексами с проклятиями в адрес того, кто посмеет нарушить печать. Выцветшая надпись гласила: Hoc sacrificium consecratnos muros.
Пробормотав избитое заклинание для отвода дурного глаза, Юрон оторвал раму. За сетью лежала груда человеческих костей, спутанных цепями. У скелета была сломана лодыжка, а также лучевая кость и несколько ребер.
Над головой, подобно кишке в стене, открывался, поднимаясь вверх, узкий канал.
Должно быть, во время строительства в эту камеру в качестве жертвоприношения бросили одного из рабов, оставив ему, тем не менее, шанс на спасение, — извилистый узкий путь наверх, где узника ждала свобода. Для спутанного по рукам и ногам человека это задание было практически невыполнимым. Судя по всему, в темноте он все же пытался неоднократно преодолеть его. Поднимаясь, он сорвался вниз и, не сумев затормозить, упал и сломал сначала одну кость, а потом другую. Какими глазами смотрел он сквозь решетку на заветную свободу и безнадежно щурился на запечатанные воском болты, закреплявшие ворота его заключения. Так страстно желал он вскарабкаться наверх, что даже стены его темницы до сих пор дышали этой пылкой мечтой.
Юрон, насколько было можно, заглянул внутрь канала, потом одобрительно кивнул.
— Д'Аркебуз пойдет первым.
Д'Аркебуз скорчился так, что даже затрещали кости, и втиснулся в узкий проход. Упираясь в гладкие, почти отвесные стены трубы, чуть ли не в положении плода в чреве матери, он, изгибая тело, начал карабкаться наверх.
