— Теперь залезай в перчатку, Д'Аркебуз. Она не порвется.
Лександро одним прыжком оказался возле люка и спрыгнул вниз. Перчатка ловко охватила его, заключив тело в объятия. Она обтянула его, как вторая кожа. Свободной оставалась только голова, торчавшая над уровнем пола.
Металлический каркас снова поднялся наверх, выставив его на всеобщее обозрение: тело, опутанное серебряными нитями паутины, заключенное в железный остов.
— Боль — это… урок, который преподает нам природа, — изрек капеллан.
— Боль предохраняет нас от травмы. Боль сохраняет наши жизни. Это оздоровляющий, очищающий скальпель для наших душ. Это вино, причащающее нас к. героям. Это панацея от слабости — квинтэссенция преданности. Боль — это философский камень, обращающий простых смертных в бессмертных. Это — Возвышенное, золотой астральный огонь! Я всегда пребываю в боли, благословенной боли. Рекомендую тебе сосредоточиться на сущности Рогала Дорна, кадет.
Мгновенье спустя Лександро показалось, что тело его сверху донизу окатили крутым кипятком, и внутри его охватил испепеляющий огонь. Теперь он понял, что должны были чувствовать те две несчастные жертвы, сброшенные в люк теплового колодца.
Разница состояла лишь в том, что они быстро умерли, во всяком случае, так считалось.
Он умереть не мог.
Потому что его бьющиеся в агонии члены, заключенные в тонкий, но прочный остов, не подвергались смертоносному воздействию. Даже в такой непереносимой муке он понимал, что его физическая сущность оставалась нетронутой.
Его ноги не были опущены в расплавленный свинец, они сами были расплавленным свинцом. Его живот служил тиглем, ребра — рашпером, пальцы — щипцами. Из чресел у него торчала добела раскаленная кочерга. По артериям вместо крови текла лава.
И потерять сознание он тоже не мог…
Тогда кипящая вода превратилась в перегретый пар. Пламя топки стало светящейся плазмой.
Он вопил так, что сорвал голос и начал задыхаться. Может быть, он потеряет сознание от асфиксии, возникшей в результате воплей?
Нет, его легкие со свистом втягивали воздух, чтобы разразиться новым криком. Грудь его исторгала животный рев.
Но проклятий в адрес капеллана не последовало. Как не последовало просьб о помиловании. Даже в такой чудовищной ситуации подсознательно Лександро понимал, что первое было бы глупым, а второе — напрасным.
Каким-то образом перчатка поддерживала его в сознании и не давала отключиться чувствительности, блокируя вырабатываемые мозгом опиаты и не включая защитный механизм беспамятства. Его тело яростно исполняло симфонию боли.
