Потом по коридору кто-то пробежал, закричала жена его сына Санда, и Кеннан выбрался из постели и схватил халат.
– В чем дело? – осведомился он, выходя в темную прихожую. – Что происходит?
Никто не ответил; он поспешил к двери спальни сына – она стояла открытой. Кеннан помедлил – Акен и Санда дорожили своим уединением – и осторожно переступил порог.
Акена видно не было; Санда свесилась через подоконник.
– Вернись!.. Верните его! – кричала она.
– Что стряслось? – снова спросил Кеннан.
Санда обернулась. Даже в тусклом свете от распахнутого окна Кеннан разглядел слезы на ее щеках.
– Он пропал, – сказала она. – Его забрали.
– Кто пропал? – растерянно переспросил Кеннан.
– Акен, – ответила Санда. – Я была внизу, закрывала ставни, услышала его крик и побежала наверх узнать, что случилось... смотрю – окно распахнуто, и... взгляните на задвижку!
Кеннан взглянул. Железная щеколда была вывернута и смята в комок.
Кеннан все еще ничего не понимал. Не понимал, куда подевался Акен, не понимал, что произошло со щеколдой. Похоже было, что кто-то очень сильный смял ее в кулаке.
Акен был сильным юношей – но не настолько.
– Где он? – спросил Кеннан.
– Там! – Санда махнула в окно. – Я видела, как он летел. Его забрали!
– Кто забрал? – До Кеннана что-то начало доходить, хоть это ему и не нравилось. – И что значит – летел?
– Летел! По воздуху! Как маг! Волшебники его и взяли!
– Санда, да ты свихнулась – зачем волшебникам Акен? И каким волшебникам?
– Тем, что на улицах, – сказала она, тыча вниз пальцем. – Они роятся кругом и все рушат. И они забрали вашего сына. Я видела.
Не то чтобы Кеннан и вправду хотел посмотреть, но он все же на цыпочках пересек комнату и через плечо Санды выглянул в окно.
Все было, как сказала его невестка. Вдоль улиц и над крышами летели на север люди, кое-где за ними летели и вещи – одежда, украшения, мебель., Все это было совершенным безумием.
И нигде ни следа Акена.
* * *
Подобно многим другим, Зарек Бездомный с криком очнулся от кошмара и был весьма удивлен, услышав по меньшей мере дюжину других голосов, вопящих так же, как он. Он сел, не выпуская края побитого молью одеяла, и огляделся.
Он лежал в центре Стофутового поля, неподалеку от места, где Кривой переулок вливается в Пристенную улицу. Кругом валялись драные одеяла, теснились шатры и наспех сколоченные хижины городской бедноты – голоса неслись отовсюду, хотя их число, казалось, быстро уменьшалось.
Неподалеку вспыхнул фонарь, из шатра крошки Пелиррин донеслись взволнованные крики.
