- Вот видишь, - сказал я. - Будь он действительно так болен, как уверяет, ему было бы наплевать на ограду и все остальное. Он просто прикидывается. Скажи ему...
- О нет... Это уже переходит все границы!.. Особой симпатии, как тебе известно, я к нему не питаю, но... никому не дано права так его мучить!
- Ему это нравится, - раздраженно парировал я. - Пока у него есть возможность сэкономить лишнее су, он будет цепляться за жизнь.
- Как ты жесток! - произнесла Марселина. - Я тебя не узнаю.
Остается последнее средство. Хоть оно мне и самому претит, выбора нет.
- Ладно, - сказал я. - Тогда намекни ему, что разумнее всего написать твоему мужу... Только подай это предложение так, будто оно исходит от тебя... Или ты считаешь, что предложить ему столь благоразумный выход - это тоже его мучить?
В ее взгляде появилась неприязнь. Наверное, она почувствовала, что я от нее что-то скрываю.
- Обещаю тебе, что потом сразу уйду... Иди же!
На этот раз она вернулась куда быстрее, и вид у нее был удивленный и негодующий.
- Н-да, такого я от него не ожидала... Дает старикашка!
- Так что же?
- Он принимает ваши условия, но желает, чтобы Меньель приступил к работе немедленно. И еще вы должны будете представить ему дутый счет - это его собственное выражение, - чтобы ему скостили налоги. Ты и впрямь знаешь его лучше, чем я. Уже языком еле ворочает, а туда же, все хитрит. Честное слово, это выше моего разумения. Ну и семейка!
Я испустил вздох облегчения.
- Можно мне позвонить?
Не дожидаясь ее ответа, я набрал номер Меньеля.
- Это Шармон. Все улажено. Можете привозить рабочих. Я говорю из замка... На первую очередь работ вам выделяют тридцать тысяч.
- Согласен, - ответил Меньель. - Только вышлите гарантийное письмо.
- Я принесу его вам прямо на место.
Когда обнаружат Сен-Тьерри, всем будет уже не до ремонта. Я ничем не рисковал, давая это обещание.
- Алло? Когда вы собираетесь начать?
- Завтра утром, - сказал Меньель, - если погода не испортится. Мы будем там в восемь часов.
Я повесил трубку. Марселина стояла у меня за спиной.
- Эмманюэль будет взбешен, - сказала она.
- Эмманюэль ничего не узнает.
Я тут же спохватился. Сейчас не время допускать подобные оплошности.
- Он ничего не узнает, - продолжал я, - потому что ты ему ни о чем не расскажешь.
- Конечно. Но когда он вернется... А если еще, не дай бог, отец его умрет, он никогда не простит тебе напрасных расходов... Ты ведь знаешь, какой он. Вы поссоритесь, а это нам с тобой жизнь не облегчит. Подумай немного о нашем будущем, милый... Я бы на твоем месте чуток повременила... Представь себе, что завтра или послезавтра он загнется, и тогда ты будешь вынужден все остановить.
