Катынский детектив | страница 50



…Чтобы обеспечить Вам работу, сообщаю телефон прокурора А.В.Третецкого. Я надеюсь, что вы опубликуете решительный протест против очередной попытки фальсифицирования уже раз, казалось бы, выясненной истории. Такая попытка наверняка не способствует благоприятному развитию отношений между нашими государствами и народами. Помочь в их восстановлении и успешном развитии может только правда"

И этой «правды» хочется! И Геббельсу хотелось, и А.Магдзяк-Мишевской! Прямо жизни нет от правдоискателей команды Геббельса. Ведь посмотрите, как жестко «польская сторона» контролирует, чтобы ничего не просочилось из документов комиссии Бурденко. От уездной «Орловской правды» до известного лишь любителям да специалистам ВИЖ. Вы посмотрите, как эта леди командует генералами! (Редактором в то время был генерал-майор В.И.Филатов). Ведь не просто запрещает и требует покаяться, а требует продолжать тему, но в нужном ей ключе, и указывает, у какого подручного Геббельса надо брать выводы. Это же называется организацией кампании. И угроза ухудшить отношения «между нашими государствами», что, естественно, для Филатова означает увольнение с работы в случае неподчинения ей. Что, кстати, и было выполнено советской частью бригады Геббельса — Филатова уволили.

Такие действия — скрытие фактов оппонентов и обман нас, следователей — мы договорились считать доказательством в пользу оппонента, в данном случае это Доказательство N 5 версии Сталина.

Далее профессора упрекают подручных Сталина в его поведении 14 ноября и 3 октября 1941 года и в высказывании Берии об «ошибке». Мы эти эпизоды уже рассмотрели.

15. «Одновременно советские власти, — пишут далее профессора, — отказывались передать польским властям списки офицеров, которые находились в Козельеке, Старобельске и Осташкове».

А что это меняет? Ведь военнопленных офицеров в этих лагерях уже не было и все документы по ним были уничтожены. Естественно, дать было нечего. Но эти списки не были и тайной. В книге «Катынская драма» профессор Мадайчик пишет, что те офицеры, которых Особое совещание не сослало в ИТЛ весной 1940 года, находились в лагере военнопленных Павлищев Бор, а затем в Грязовце. Там: «Начиная с октября польские военнопленные могли свободно вести переписку, администрация снисходительно относилась к составлению пленными списков своих коллег, с которыми они находились в лагерях Козельска, Старобельска и Осташкова». То есть Андерс имел эти списки, так в чем же смысл подозрений, что советское правительство не могло их дать в то время, когда оно не могло составить находившихся в ее распоряжении дивизий?