— Еще не время, Джошуа. Шмяк не поймет.
От одного звука моего имени из ее уст сердце у меня подскакивало. С ранних лет я полюбил мать Джошуа малышовой любовью и потому лелеял фантазии о женитьбе, семье и нашем с ней совместном будущем.
— У тебя же отец старый, а, Джош?
— Да не очень.
— А когда он умрет, твоя мама замуж за его брата выйдет?
— У моего отца нет братьев. А что?
— Да нет, ничего. А каково б тебе было, если бы твой отец был ниже тебя?
— Он выше.
— Но когда он умрет, твоя мама может выйти замуж за дядьку ниже тебя ростом, и он будет твоим отцом. Тебе придется его слушаться.
— Мой отец никогда не умрет. Он вечный.
— Это ты так думаешь. А я думаю, что когда стану взрослым, а твой отец умрет, я возьму твою маму в жены.
Джошуа скорчил такую рожу, будто укусил незрелую фигу:
— Еще чего, Шмяк.
— Ну и что с того, что она чокнутая? Мне нравится ее синяя накидка. И еще как она улыбается. Я буду хорошим папой — я тебя камни тесать научу, а колотить стану, только если будешь наглеть.
— Я лучше с прокаженными пойду играть, чем такое слушать. — И Джошуа зашагал прочь.
— Погоди. Почитай отца своего, Джошуа бар Шмяк. — Мой отец вот так же называл меня полным именем, когда хотел, чтобы до меня что-нибудь дошло. — Разве не по слову Моисееву ты должен меня почитать?
Маленький Джошуа на ходу развернулся ко мне:
— Мое имя — не Джошуа бар Шмяк, да и не Джошуа бар Иосиф, вообще-то. Меня зовут Джошуа бар Иегова!
Я огляделся: никто нас не слышал? Мне вовсе не улыбалось, если моего единственного сына (а Иуду с Иаковом я планировал продать в рабство) забьют камнями за поминание имени Господа всуе.
— Не говори больше так, Джош. Я не стану жениться на твоей матери.
— Конечно, не станешь.
— Прости меня.
— Я тебя прощаю.
— Из нее получится отличная наложница.
Не позволяйте никому вешать себе лапшу на уши, мол, Князь Мира ни разу никого не ударил. В те первые дни, пока он еще не стал тем, кем станет, Джошуа давал мне в нос, причем не раз и не два. Тогда это случилось впервые.
Мария же оставалась моей единственной любовью, пока я не увидел Магдалину.
Если назарене и считали мать Джошуа чокнутой, то вслух об этом не говорили — из уважения к мужу ее Иосифу. А он был сведущ в Законе, Пророках и Псалмах; кроме того, почти все жены назарейские ужин своим мужьям подавали в его гладких мисках из оливкового дерева. Был он справедлив, силен и мудр. Поговаривали, что некогда Иосиф был ессеем — суровым еврейским аскетом, из тех, что следят только за своим носом, никогда не женятся и не стригутся, — но к ним на толковища он не ходил и, в отличие от них, не утратил способности улыбаться.
