– Привезли.
– Если еще что понадобится, бухгалтер выдаст деньги,! Я распорядилась. Надо же гостей принять честь по чести, а я, извините, отбываю. Еще и от Никиты Сергеевича звонили, надо заехать.– Блеснув улыбкой и звеня наградами, она удалилась, неся тяжелый зад на отлете. Ни тебе «до свидания», ни «прощай».
– В-высоко летает, а как уп-падет? В-вот грому б-бу-дет! – Саша Лишай, волнуясь, начинал заикаться.– Ефимыч, слышь, переезжай ко мне. А?
Колхозные бабы внесли миски и бутылки. Мы пригласили их отобедать с нами. На этом встреча с руководством и активом окончилась. Когда вышли на двор, я спросил у нашего овощевода:
– Ну как, Василий Федорович, впечатление?
Он глянул прищурившись – ты, мол, издеваешься, да? – потом зло плюнул и затейливо, от души выругался. Хотел растереть плевок ногой, но из-под сапога выкатился комок смерзшегося чернозема. Растерев его пальцами, проговорил с тоской:
– И на такой земле нищета! Мне б гектар этого чернозема, я Минск овощами б закормил, а колхозников озолотил.
На скрипучей вагонной полке не спалось. Сквозь туман ,полусна виделись обросшие шерстью, понурые фигуры коров, скучившиеся в углу бетонного ангара. Мне стало зябко под тонким одеялом. Перебирая инициативы фонтанирующего идеями Никиты Сергеевича, в который раз пытался понять, что это – цепь случайностей или заранее продуманный план разорения деревни? Как ни крутил, выходило: продуманный план. Надо было отлучить и отучить мужика от земли, убить в нем чувство хозяина. Именно так действовал Сталин в период коллективизации, чтобы высвободить рабсилу для индустриализации. Никита Сергеевич пошел дальше. Введя денежную оплату труда, он стремился повернуть мужика от борозды к прилавку, заставить мужика платить за продукты самому себе (!) и люмпенизировать его. Никите Сергеевичу нужна была рабсила. Вспомнилось старое увлечение Хрущева идеей агрогородов...
Работая в «молодежи», я немало занимался миграцией сельской молодежи. Едва окончив семилетку или десятилетку девчата и ребята стремились в город. Социологи объясняли это отсутствием в деревне клубов, плохим культурным обслуживанием, неуютом жилья. Вот настроим домов культуры, закроем грязь асфальтом, возведем каменные дома, привезем артистов, и отток молодежи в город прекратится! Но, общаясь со своими читателями, я видел, что дело не в этом. Человеку, в принципе, свойственно узнать, а что там, за горизонтом? Ему становятся постылыми однообразные будни, хочется разнообразия. И еще – свободы. В деревне тронул Лельку за бочок, и пошло по деревне: Ванька к Лельке клеится, а в городе покинул свою норушку и растворился в толпе, вали хоть к Лельке, хоть к Ленке. Многолюдье, шум, огней сверканье – сказка! И бегут ворочать бетон, таскать шпалы, шабашничать... Деревня – агломерация обреченная. И Никита, вероятно, понимая неизбежность разрушения сельского уклада, торопился в будущее, ему всегда хотелось, чтобы завтрашний день стал вчерашним, а коммунизм наступил в 1980 году. Вершиной его представления о коммунистическом обществе был бесплатный проезд в троллейбусе. И рушились дома, ломались судьбы, нищала и вымирала деревня. Менять уклад бытия нужно не путем разрушения, а через созидание. Но путь созидания у него был только в уме, а на практике – ломал, крушил, гнул через колено. «Клячу истории» пришпорить нельзя, как призывал Маяковский, всему свое время.
