Он ошеломленно взглянул на металлизированное покрытие перчатки. Никаких повреждений. И никаких следов блестящего вещества. Таинственная «бесследность» липучего блеска напомнила эпизод с «лоскутом», прилипшим к двери холодильного бокса…
С запоздалой опаской он отступил от стены и, подняв руку к стеклу гермошлема, посмотрел на светосигнал радиометра, вмонтированного в рукав. Уровень радиации нормальный (для здешних условий – естественный фон). Заодно посмотрел на часы. Снова уставился на «мягкие зеркала», не зная, что предпринять. И только теперь заметил: кляксы постепенно таяли. Величина каждого «зеркала» была теперь меньше ладони. Эта блестящая мерзость скоро, должно быть, исчезнет совсем… Он торопливо поковылял к противоположному краю палубы, освободил страховочный фал.
– Меф, связь!
Молчание. Он повторил вызов, поймал концевой карабин. Голос Аганна:
– Ты еще не в отсеке?
– Нет. Открой мне вакуум-створ. А впрочем… – Он медлил, соображая. Подумалось: «За двумя зайцами…» Отшвырнул карабин и сказал: – Впрочем, не надо.
Конечно, разумнее постараться успеть бросить взгляд на спину скафандра.
В шлюзовом тамбуре освещение тоже бездействовало. Лениво мигали светосигналы радиационного и газохимического контроля, было тесно и сумрачно. Фары Андрей не включил – не хотелось видеть грязные стены. Овальные люки обведены по краям крышек светящимися контурами – красным и желтым; оба люка задраены наглухо, однако оранжевый глаз автомата, ответственного за герметичность, выкатываться не спешил. Как назло. Вот выкатился наконец неумытой луной – тусклый, чем-то заляпанный.
Сверху, вместе с воздушными струями, ударил заряд снежной пыли. Горловина воронки воздуховода, обрастая инеем, быстро светлела; изморозь опускалась по стенам широкими языками. На крышке люка, окантованного желтым, вспыхнул синюшными буквами транспарант: «Барическое равновесие. Выход открыт». Андрей уже знал, что здешние надписи в основном рассчитаны на оптимистов, и терпеливо ждал. Судя по состоянию бортовых систем сервиса, на «Анарде» давно и заботливо культивировали идею стоического аскетизма.
Крышка люка отошла с отчаянным визгом, светлый овал затянуло клубами пара. Андрей слепо шагнул через комингс. Влажный воздух и неоправданно долгое шлюзование превратили скафандр в подобие айсберга, а в теплом отсеке все это растаяло, и теперь через пленку воды на стекле гермошлема всего удобнее было смотреть рыбьим глазом. Верно, идея здешнего аскетизма сильно пострадала бы, если бы кто-нибудь удосужился наладить в тамбуре влагопоглотитель… Пробираться к своей скафандровой нише в гардеробном ряду приходилось чуть ли не ощупью.
