– Мне нужна работа, – кратко ответил Кеннет. – Сейчас, когда война окончена, многие офицеры остались не у дел.
Лицо сэра Энтони подобрело.
– Считаю позорным такое отношение нации к своим солдатам, спасшим цивилизацию от корсиканского чудовища. – Явно колеблясь, он окинул недоверчивым взглядом крепкую фигуру своего гостя. – Однако я не могу нанять секретаря, который совсем не разбирается в искусстве.
Кеннет уже привык, что его принимают за человека, которому под силу только укладывать кирпичи.
– Меня всегда интересовало искусство, и когда я был на континенте, мне посчастливилось познакомиться с работами великих мастеров. Я видел фрески в церквях Голландии и Бельгии. В парижском Лувре мне посчастливилось увидеть величайшие произведения мирового искусства, собранные там за время войны, которые потом были возвращены на их родину.
– Все эти знания весьма поверхностны, – заметил художник. – Даже если постоянно смотреть на море, плавать не научишься. Что ж, посмотрим, как вы разбираетесь в искусстве. Следуйте за мной.
Ситон подошел к двустворчатой двери и распахнул ее. Кеннет шагнул в комнату и застыл на пороге. Прямо перед ним висело огромное полотно самой известной картины сэра Энтони.
– Вы знаете эту картину, капитан Уилдинг?
У Кеннета пересохло во рту.
– Каждый в Британии видел хотя бы репродукцию вашей картины «Гораций на мосту», но черно-белые копии не отражают и малой доли того, что я вижу. Это потрясающе!
Кеннет с благоговением стал рассматривать картину. Всю левую ее часть занимала фигура Горация.
За ним виднелся мост через Тибр. В конце моста были изображены двое римлян, строящих заграждения, чтобы не пропустить врага. Широким фронтом на мост наступали вражеские войска; казалось, лишь один Гораций сдерживает их натиск.
– Расскажите мне о картине, – приказал сэр Энтони.
Вопрос был поставлен не совсем точно, поэтому Кеннет решил проявить как можно больше осторожности.
– Технически она выполнена великолепно. Ваша манера письма напоминает полотна Жака Луи Давида.
Ситон фыркнул.
– Ничего похожего. Мой стиль гораздо выше. Давид – просто зазнавшийся французский ремесленник, да к тому же бунтовщик.
«От скромности Ситон не умрет», – подумал Кеннет и продолжил:
– Вся сила картины в композиции. Гораций держит меч под определенным углом, эта деталь поражает своей точностью, а картина выигрывает.
Ситон одобрительно кивнул.
– Мне приходилось видеть другое толкование этой темы. Там Гораций был изображен закаленным бойцом. На вашем же полотне он выглядит мальчиком, что придает особую остроту восприятия картины. Он никогда не участвовал в сражении и потому немного боится. По глазам видно, что ему жаль расставаться с жизнью, которую он еще не познал, однако каждый изгиб его тела, каждый его мускул говорит о том, что он будет стоять до конца, чего бы ему это ни стоило.
