Хоук безо всякого выражения осмотрел меня.
— Может, и поиграю, только не на гармонике, а на твоей башке, белопузый, — ответил он.
— Идем, идем, — сказал молодой коп. Он схватил меня за воротник рубашки и втолкнул в камеру. — Проспись. И не смей заводить ниггера!
Он вышел и запер камеру, оставив меня в одиночестве. Ну, кто это утверждал, что меня невозможно арестовать?
Мне полагалось быть пьяным в стельку, к тому же я не спал два дня, а мой грандиозный план побега мог осуществиться только после полуночи, поэтому я соорудил из одеяла подобие подушки и заснул.
Проснувшись, я понял, что сейчас глубокая ночь. Наручных часов у меня не было, да и настенных было не видно, но вокруг царила такая гнетущая тишина, которая бывает лишь в два часа ночи. Каков бы ни был час, время подошло.
Я потихоньку снял гипс и вытащил из-под пятки пистолет. Встал и почувствовал, насколько неудобно ходить в одном ботинке. Поэтому не колеблясь скинул второй и босым пересек камеру. Выпустив рубашку наружу, я заткнул за пояс джинсов пистолет, прильнул к прутьям решетки и громко произнес:
— Эй, дядя Том!
Через две камеры раздался голос Хоука:
— Это ты мне, козел?
— А здесь еще есть кто-то, — сказал я, — кого бы звали, как тебя?
— Кроме нас, здесь никого нет, белый.
— Хорошо, а сколько времени?
— Ты меня разбудил, чтобы узнать, который час?
— Неужто ниггеры спят? — изумился я.
— Когда ты заснешь, я доберусь до твоей белой задницы, козел.
— Неужели ты хочешь спать, дядя Том?
Я взял ботинок и принялся громыхать им по прутьям решетки, точно так же, как детишки проводят, палкой по заборам.
— Как тебе мой там-там? Немного африканских ритмов не помешает?
— Я на тебе отыграюсь, белый ублюдок, — сказал Хоук.
Я принялся лупить по прутьям каблуком и очень громко напевать:
— Бонго, бонго, бонго, я не покину Конго. Нет, нет, нет! Бунги, бунги, бунги, как хорошо мне в джунглях! Так хорошо мне в джунглях, что не покину их!
Тогда Хоук принялся орать, чтобы я заткнулся. Тут зажглись лампы под потолком, и из кабинета вышел круглолицый коп с короткой стрижкой.
— Что здесь происходит? — рявкнул он.
— Колыбельную ниггеру пою, — ухмыльнулся я.
— Этот придурок совсем чокнутый, — сказал Хоук.
Я принялся напевать еще громче. Круглолицый направился ко мне. В правом кармане форменных брюк у него лежала обтянутая кожей битка, которую он и вытащил на ходу.
— Ты, — обратился он ко мне, — заткни рот. Сейчас же.
— И в камере грязной, сырой и холодной явился, как тень, очень черный старик! — Я неуклюже изобразил подобие мелодии, ударяя башмаком по стене. Вернее, половину мелодии, ведь башмак был один.
