Свое предложение Скачков мотивировал так. Буслаеву нет еще и восемнадцати, он лишь начинает расти. Притом как на дрожжах. Пусть он не займет никакого места, но "обстрелять" его на крупнейших, а главное, таких ответственных состязаниях, как Олимпийские игры, имеет большой смысл. К Олимпиаде в Токио Буслаеву будет только двадцать два года. Он перспективен как по возрасту, так и по способностям.
Неизвестно, что творилось за тренерскими "кулисами", но меня вызвал руководитель сборной команды по легкой атлетике Кислов (вечно чем-то недовольный сухопарый мужчина лет сорока восьми. За глаза его звали Сухарь). Внимательно вглядевшись в мое лицо, он спросил:
- В Рим хочешь поехать?
- Конечно!
- А что ты там будешь делать?
- Обыгрывать.
- Кого?
- Да всех!
Кислов усмехнулся:
- Ника Джемса тоже?
Я спокойно проговорил:
- А чего с ним церемониться?
- Да-а... - протянул руководитель и покачал головой. - Однако и напор у тебя! Откуда такая уверенность?
- От бога, наверное.
- Ну ладно, - вдруг улыбнулся он. - Иди.
Через три дня Скачков сообщил, что меня утвердили в составе олимпийской команды.
Первый раз в жизни я испытал ощущение, что кому-то по-настоящему нужен. Долг, ответственность - эти абстрактные понятия, которые с детства внушали школа и родители, вдруг зашевелились во мне как нечто живое и реальное. Однако пребывать в "должниках" я не собирался и решил доказать, что доверие заслужил не из милости, а по праву.
На соревнованиях в московских Лужниках я установил новый рекорд Европы для открытых стадионов - 217.
Выступление я начал с двух метров. Перемахнул их так просто, как будто это был небольшой заборчик. 205 - то же самое. 208 - опять с первой попытки. Установили 211. Соперники на этой высоте выбыли, а я преодолел ее так же легко, как и два метра.
И странно - не заволновался, не затрепетал, наоборот - я был холоден. Тогда я сказал себе: "Пришел момент, надо им воспользоваться".
Я прошел к судьям и заказал сразу 217. Ровно на один сантиметр выше рекорда Европы, который принадлежал Картанову.
Ко мне подскочил Скачков:
- С ума сошел! Сразу на шесть сантиметров поднимаешь!
Я ответил:
- А зачем мелочиться? Так есть стимул - рекорд.
Когда диктор объявил о штурме рекорда Европы, публика напряженно стихла.
Я прошел к началу разбега и опять удивился - не было никакого волнения. Я знал - это хорошо и одновременно плохо. Развернувшись лицом к яме, я отставил назад ногу и как бы вслушался в самого себя. И вдруг почувствовал - все нормально. То есть я еще не сделал и шага по направлению к планке, а уже знал, что я ее перепрыгну.
