Мариетто сорвал пожелтевшую травинку и стал ее покусывать. В этот момент Виргилий увидел его зубы — словно нить жемчуга. Непонятно от чего у него сильнее забилось сердце, к щекам прилила кровь. Он поспешно вскочил, делая вид, что разминает затекшие ноги, и отошел на несколько шагов, чтобы дать себе время успокоиться. Когда он уселся на свое место, то услышал следующее:
— …интуиция, которую мне сложно объяснить. Я хорошо понимаю, какой может быть картина, изображающая преступление. Однако представить себе в роли жертвы на подобной картине Христа никак не могу. Это было бы кощунством и даже хуже — святотатством!
— Так, значит, — отвечал Пьер, — ты исключил бы все сцены с Иисусом? Распятия, бичевания…
— Вот именно. И если следовать той же логике, исключил бы и сцены на основе Ветхого Завета и житий святых. Поскольку приравнять обычных мужчину или женщину, пусть даже невинную жертву убийцы, к святому — это ересь.
Пьера как протестанта подобный аргумент не убедил, но он смолчал. Ведь Тициан-то был католиком. Значит, ход его мыслей должен был идти в том же ключе, что и у Мариетто.
Виргилий стал заново перебирать рисунки.
— Если я правильно понимаю, библейские сюжеты и жития святых можно отложить. А также те сюжеты, в которых в роли жертвы выступают Иисус Христос, Себастьян, Иоанн Креститель, Лаврентий, Петр, Стефан, Исаак, Авель, Голиаф, Олоферн… — По мере перечисления Виргилий все больше воодушевлялся.
Гора отложенных рисунков росла на глазах. А оставшаяся стопа была высотой в полдюйма.
— Остается шесть сюжетов! — победоносно объявил Виргилий, потрясая рисунками.
Они разложили их перед собой.
— «Ревнивый муж», «Тарквиний и Лукреция», «Истязание Марсия», снова «Тарквиний и Лукреция», «Смерть Полидора», еще один «Тарквиний и Лукреция». Если же разложить их в хронологическом порядке, то получится следующее: «Смерть Полидора» — Тициан писал его, когда ему не было тридцати; «Ревнивый муж» относится к 1510—1515 годам; первое полотно «Тарквиний и Лукреция» едва ли менее старое; два других, напротив, совсем недавние. Я объяснил вам, в чем суть поздней манеры Тициана: живопись с помощью пальцев. Им не больше четырех, пяти, шести лет. И наконец, «Марсий и Аполлон»: раз вы видели его в мастерской, оно написано в последние годы жизни, и возможно, даже не закончено.
Все трое долго разглядывали рисунки, разложенные в новом порядке. Первым нарушил молчание Пьер:
— Я полный профан в живописи, и все же разница между первыми тремя и последними тремя работами кажется мне огромной. Да и судя по твоим словам, Мариетто, их разделяет более пяти десятилетий. Может, я спешу, но я не стал бы принимать во внимание первые три картины, написанные в десятых годах. Полвека прошло с тех пор! Тут довод почти математического характера.
