Тициановская Венера обладала молочным телом, округлым животиком, полными руками, крутыми бедрами и красивой грудью. Весьма чувствительный к женским прелестям Чезаре красноречивой мимикой выразил свое отношение. Взяв в руки отобранную кипу и взвесив ее на руке, он заметил:
— Бог ты мой, как мы продуктивно поработали. Виргилий отодвинул на край стола все, что не относилось к теме поиска.
— Из нескольких сотен мы отобрали несколько десятков. Но и несколько десятков — это слишком много, раз в десять больше, чем нужно! — Он вновь принялся просматривать стопку.
— Как узнать, что в них является скрытым обвинением? Кроме «Истязания Марсия», «Коронования терновым венцом и „Святого Себастьяна“ — две последние темы он, к слову сказать, использовал не один раз, — есть и другие сцены насильственной смерти: положение во гроб, жертвоприношение Авраама, ревнивый муж, закалывающий жену, несколько распятий Христа, два мученичества святого Лаврентия, одно убиение Актеона Дианой, по меньшей мере три истории Тарквиния и Лукреции, Полидоров просто не счесть, одно убиение святого Петра-мученика, убиение Авеля, Давид и Голиаф, Юдифь и Олоферн, Саломея и Иоанн Креститель, побиение камнями святого Стефана и… все. Но, повторяю, этого слишком много!
От бессилия и разочарования он выронил листы, и они разлетелись по столу. Шум разбудил кота, который недовольно мяукнул.
— Занни прав, — проговорил Пьер, вставая и потягиваясь. — К чему непременно впутываться в расследование? Я понимаю, когда речь шла об убийстве твоего отца. Нужно было отомстить. Но тут-то какое тебе дело до убийства, если оно и было? Ты даже не знаешь, кто жертва!
Виргилий положил локти на стол, обхватил голову руками и мгновение сидел молча.
— Видно, это у меня от отца, поскольку как бы вытекает из того идеала справедливости, ради которого он жил, который защищал и из-за которого, возможно, умер. А кроме того, я в долгу и перед Тицианом: ведь он сделал признание, отходя в мир иной, и я воспринял его как последнюю волю умирающего. Как некое завещание, которое он оставил именно мне. Да, именно так: я — его душеприказчик. И пока не докопаюсь до правды, я не почувствую себя свободным от груза этой ответственности. — Он промочил вином пересохшую глотку и добавил с сокрушенным видом: — Но в одном ты прав. Мне неизвестна даже личность жертвы. Как узнать, под чьей личиной она прячется: Себастьяна, Петра, Лаврентия, Исаака, Каина или Олоферна, Актеона, Марсия или Лукреции? А может быть, даже Христа? Не говоря уж о том, что я полный профан в живописи!
