44. Вот что возвел Феофил в северной и южной стороне дворца, мы же запечатлели это в своей истории, чтобы не предать забвению его дела, каковы бы они ни были, и чтобы рассказать о путях, которые он выбирал в жизни. Помимо этого он украсил золотистыми камешками триклинии; так называемый Лавсиак и Юстиниан[130], а также перенес из дворца узурпатора Василиска[131] и установил в Лавсиаке потолочные украшения. Соорудил он и еще один триклиний с четырьмя пышными и роскошными палатами. Из них две обращены к галерее второй палаты (той, что за Камилом), покрыты золоченой кровлей, покоящейся на четырех арках, и ведут в Порфиру, названную так потому, что издавна государыня во время брумалий раздает там архонтиссам пурпурную краску[132]. Два же других обращены к Лавсиаку, вид на который из них открывается. Пол был всюду выложен приконисским мрамором, стены украшены разноцветным камнем, хотя и не мрамором. Все это, однако, было уничтожено пожаром. Его дочь Фекла[133] возвела от основания красивейшую палату во Влахернах, где и сооружена молельня великомученице Фекле. Там она в собственной постели и окончила свою жизнь.
1. Такой конец постиг Феофила, и царскую власть на следовал его сын Михаил через три года после того как был произведен па свет матерью Феодорой Всеми делами стали заправлять его опекуны и радетели, коих назначил Феофил: евнух Феоктист, в то время каниклий и логофет дрома, брат августы патрикий Варда и магистр Мануил, родом армянин, приходившийся госпоже дядей по отцовской линии[1]. Положение государства упрочилось, дела велись хорошо, и оставалось лишь восстановить почитание божественных икон и вернуться к прежнему им поклонению. И вот нападает на Мануила тяжкая и страшная болезнь. К нему являются студийские монахи[2] (они пользовались у него большим доверием) и обещают, что здоровье к нему быстро вернется, если пожелает поклониться святым иконам и убедит властителей предписать делать это повсюду. Помимо того и с других гор пришло к нему много богоносных отцов, коим стал любезен еще тогда, когда исполнял должность стратига Армениака, они просили его о том же и убедили обратиться к истине и исполнить их просьбу, если только почувствует облегчение. Так все и случилось их усердием и молитвами к Богу.
2. И когда оправился он от болезни[3], не ослабли монахи в своем усердии, увещевали и побуждали Мануила не забывать данные Богу обещания и наполнили его душу божественной ревностью. О своем замысле он сообщил другим опекунам, уговорил их положить делам доброе начало, переубедил их, склонил на свою сторону и тогда уже явился к Феодоре, чтобы с ней все обсудить. А она, боголюбивая и воистину царица, как услыхала про православие, сказала: «Всегда того желала и радеть о том никогда не переставала, но доныне препятствовали мне полчища синклитиков и вельмож, преданных этой ереси, не меньше их – митрополиты, надзирающие за церковью, а более всех – патриарх, который своими непрестанными
