– Андрей Сергеевич, за эту штуку в Ленинграде мастера не брались…
В мастерской по соседству с пинцетами – большие тиски, кузнечная наковальня и какой-то прибор, спрятанный под стеклянный колпак. На полках десяток готовых и еще не готовых заказов: часы, кинокамера, мясорубка, машина для проявления пленки, зажигалка, секундомер, пишущая машинка, объектив, машина для бурения льда. В городе это богатство пришлось бы поместить в пяти мастерских. Тут все делает один человек.
– Водопроводчик… Это что, в шутку?
– Да нет. У меня главное дело – вода, отопление. А это так, между прочим…
И еще один человек за нашим столом – штурман Тихон Михайлович Палиевский. Его комната по соседству с нашей в доме под снегом. У штурмана всегда наготове душистый чай. Можно за столом еще ворошить полетные карты и колоть орехи куском песчаника с острова Хасуэлла. Сегодня Тихон Михайлович лежит на кровати, задрав кверху ноги, и, кажется, в пятый раз читает радиограмму от друга, который летает где-то над Северным полюсом. Тихон Михайлович тоже летал над Северным полюсом. Третий год летает теперь у Южного. Колем орехи. Говорим о житье-бытье в Антарктиде.
«Был у меня полет… Не знаю, седые волосы появляются постепенно у человека или сразу в какой-нибудь час? Этот полет был два с половиной часа. Самые трудные полтораста минут в моей жизни. Все до мелочей помню. Угол сноса был двадцать четыре градуса, число – двадцать четвертое марта… Много летали, а в тот раз подумали: конец, будут ребята справлять поминки…
Надо было срочно вывезти людей со станции Комсомольская. Это по дороге к Востоку. Мороз под семьдесят. Лететь нельзя. Но если не вывезти, люди погибнут. Полетели. Пилотом был Яков Дмитриев. Сели около поезда. Быстро посадили людей. Взлетать нельзя – обнаружили неполадку. Представляешь, что за ремонт при таком-то морозе! Целый день провозились. Потом пять часов грели моторы. Бензину осталось – только-только добраться до Пионерской. Это первая станция между Мирным и Комсомольской. Вся станция – один домик в снегу.
Ночь. Даем полный газ – машина ни с места! Снег от мороза сделался как песок, не идут лыжи – и все! Собрали фуфайки, все лохмотья, какие были, уложили на полосу, облили бензином. По этой полосе и взлетели. А ночь приготовила еще одну «радость» – шторм! Переглянулись с пилотом: да-а… Чернильная темень. Где земля, где небо – огоньков на крыльях не видно. По радио чувствуем: Мирный волнуется. Пионерская тоже волнуется. А нам нельзя волноваться. Собрался в комок, считаю километры, скорость и угол сноса. Выйти на станцию – все равно что маковое зерно на полу в темноте разыскать. А на земле уже настоящая буря. В Мирном не чают увидеться с нами. Подбадривают. По этим бодрым словам чувствуем: положение – хуже некуда…
