Директор госпиталя Токийского университета доктор Митоя не любил и боялся американцев. Не то чтобы им владели предрассудки расового свойства, которые могли бы возбуждать его ненависть против всего, что приходит на Японские острова извне. Нет, для этого он был вполне современным человеком и в высшей степени пренебрежительно отзывался о тех исторических деятелях своей страны, которые веками упрямо ограждали Японию от всего иноземного. Он искренне считал их основными виновниками бедствий, обрушившихся на Страну Восходящего Солнца в течение последних полутора десятков лет.
Правда, были и в его жизни случаи, когда приходилось высказывать националистические и даже шовинистические взгляды. Но подобные его высказывания относились к тому времени начала 40-х годов, когда в стране безраздельно господствовали военные бюрократы и оголтелые фанатики и когда требовалось непременное изъявление верноподданнических чувств.
Теперь он вспоминал об этих годах с томительным стыдом. «Ничего не поделаешь, – вздыхал Митоя, стараясь оправдаться перед самим собой. – Тоталитарное государство рвалось к мировому господству, и, казалось, само небо готово было покарать тех, кто вздумает противиться этому безумному маршу. Правительство никому – ни ученому, ни крестьянину – не позволяло оставаться в стороне от своей авантюры, словно стремилось связать весь народ круговой порукой». И он, Митоя, был всего лишь жертвой этого трудного периода.
Во всяком случае, Митоя были чужды бредовые идеи превосходства расы Ямато над остальным человечеством, и над американцами, в частности. Его отвращение к американцам имело источником совсем иные соображения. Если бы кому-нибудь удалось вызвать Митоя на откровенность, доктор, вероятно, рассказал бы о двух случаях из своей жизни,
Первый произошел в те годы, когда Митоя учился в одном из известных университетов в США. Однажды какой-то весьма посредственный студент и выдающийся член фашиствующего «Американского легиона», нисколько не стесняясь присутствием Митоя, громогласно сказал: «Эта талантливая макака до подлости вежлива, а подла она в меру своей талантливости». Все, кто слышал это, даже те, кого он считал добрыми товарищами, расхохотались. Его самолюбие, самолюбие японца, было уязвлено, хотя он и убеждал себя, что остальные студенты американцы отнюдь не заодно с этим завистливым подлецом.
