— Ты легок на помине, — ответил спокойный голос Болана. — Я послал запрос всего лишь тридцать минут назад и приготовился к долгому ожиданию.
— Я получил его двадцать минут назад по приезде в город. Что случилось?
— Будь я проклят, если понимаю, что здесь происходит, — серьезно ответил Болан. — Я надеялся, что ты сможешь дать мне кое-какие пояснения.
— Я знаю только то, что около двухсот собак пущены по твоему следу и страстно желают заполучить твою голову. У тебя есть лишняя?
Болан усмехнулся, но в трубке раздался скрежещущий звук, словно кто-то провел железом по железу.
— В последнее время нет. Две сотни, да? Самых крутых?
— Поверь мне на слово, что это так. Лучших на Западе. Что, черт побери, ты затеваешь?
— Я думаю, нам лучше встретиться. Это не телефонный разговор.
— Понимаю, что ты имеешь в виду. Хорошо. Когда и где?
— Насколько ты располагаешь собой?
— Относительно свободен. Я с командой. Но ты назови место и время встречи, я там буду. Уж как-нибудь исхитрюсь.
— Хорошо, давай через пару часов. Лучше через три. Я подберу тебя у здания научной выставки, возле фонтанов. Скажем, в час.
— Договорились. Э-э... Большой Толкач, может, тоже захочет к нам присоединиться. Ты не против?
Голос Болана прозвучал несколько хрипловато, когда он спросил:
— Что, он тоже здесь?
— Обещал прилететь. Мы с ним еще не связались, но до часу, вероятно, сумеем созвониться.
— Сколько он с собой привезет?
— Пятьдесят. А вскоре, возможно, еще пятьдесят.
— Приезжает играть или наблюдать?
— Думаю, играть. И он в большой тревоге.
— Хорошо. Приводи его, если он так хочет.
— Понял. Ну, давай, старик. Держись.
— Ты тоже.
Таррин похлопал по трубке и повесил ее, затем пересек вестибюль и подошел к справочной, чтобы еще раз проверить, не спрашивал ли его кто-нибудь за последние полчаса.
На этот раз его ждало закодированное сообщение от Броньолы.
Лео вернулся к телефону и небрежно бросил в щель аппарата монету, размышляя о том, какую безумную жизнь он ведет, все время балансируя на острие ножа между двумя мирами, ни к одному из которых он не принадлежит. Так какого же черта он это делает?! А почему поют певцы и танцуют танцоры? Лео Таррин не был философом. Он просто делал то, что у него лучше получалось.
* * *
Болан положил телефонную трубку и метнул прищуренный острый взгляд серо-голубых глаз на свою невольную гостью Маргарет Найберг.
— Чувствуете себя лучше? — спросил он, хотя этот вопрос можно было и не задавать — и так было видно, что женщина постепенно приходит в себя.
